13.11.2015 Комментарий к дискуссии на Генофонд.рф о происхождении славян
13.11.2015 Комментарий к дискуссии на Генофонд.рф о происхождении славян
Жаркая получилась дискуссия. Но и поучительная. Сейчас, когда она представляется исчерпанной, позволю себе высказать и свое мнение – тем более, что и аз многогрешный был вскользь упомянут по ходу дела. Хотелось бы, чтобы моя позиция прозвучала в моем собственном изложении, а не в чьей-то интерпретации.
Тема этногенеза славян не случайно заняла на Генофонд.рф ведущее место – наравне с происхождением иноевропейцев. Об эти научные проблемы изначально возникли как сугубо лингвистические: давно и прочно обосновано глубинное сходство (интерпретируемое как общность происхождения) индоевропейских языков – на уровне языковой семьи, славянских – на уровне группы. Притом для славянских языков мы имеем очень раннее (XII век) представление о том, что их носители в не слишком удаленном прошлом представляли собой единый народ, впоследствии распавшийся в результате миграций. Указана даже его локализация накануне миграций – берега Дуная, «кде есть ныне Оугорская земля и Болгарская». Нечто подобное можно предположить и для индоевропейских языков – с той разницей, что для локализации их прародины прямых указаний нет.
Но лингвистика сама по себе неспособна ни точно датировать процессы распространения языков из первичного центра, ни тем более сообщить их подробности. Для этого традиционно применялись анализ исторических источников, методы археологии, физической антропологии, косвенные соображения по этнографическим параллелям и пр. В обоих случаях результаты оказались обескураживающими - построить убедительные и непротиворечивые концепции, которые стали бы общепризнанными в научной среде, не удалось. Более того, этими неудачами порождены альтернативные теории – о том, что ни единого праславянского этноса, ни единого праиндоевропейского никогда не существовало, а возникновение и распространение близкородственных языков нужно объяснять как-то иначе. Статья Игоря Коломийцева, послужившая затравкой для обсуждаемой дискуссии, представляет собой пример как раз такого альтернативного подхода.
Достижения популяционной генетики или геногеографии (если уж избегать скомпрометированного некоторыми энтузиастами термина «ДНК-генеалогия») внесли свежую струю в эту проблематику. Появилась надежда, что с помощью новых методов удастся обеспечить решающий прорыв.
Я разделяю эту надежду в полной мере. И одним из важнейших, если не решающим ключом к проблеме происхождения славян мне видится объяснение связи между носителями славянских языков и одной из ветвей гаплогруппы I2a1, маркируемой снипом CTS10228 и примерно 25 его филогенетическими эквивалентами (L147.2/PF4883, Y3111/V2129/SK1237/FGC12081 и др., подробнее см. на сайте yfull.com). Этот генетический маркер присущ только славянам и тем народам (румынам, венграм, в меньшей степени – грекам, итальянцам и др.), в сложении которых роль славянского субстрата хорошо прослежена. Нет сомнений в том, что изначально данный набор снипов был представлен в составе не только одного народа, но даже у его единственного представителя, в Y-хромосоме которого произошла эта мутация.
Весьма заманчиво сопоставить этот народ с искомыми праславянами, что превратило бы данный маркер из сугубо генетического в этнический. Но для этого должно быть соблюдено важное условие: возраст маркера должен соответствовать времени существования предполагаемого этноса-прародителя. Это условие не было соблюдено, например, при поспешном придании статуса «этнической метки» славян гаплогруппе R1a1 – и она сама, и все ее основные ветви сформировались и распространились задолго до времени предполагаемого общеславянского единства.
Таким образом, датировка генетических маркеров приобретает решающее значение. В книге О. Балановского «Генофонд Европы», фрагменты которой сейчас публикуются на сайте Генофонд.рф, эта проблема обсуждается подробно. Поначалу долго пытались датировать филогенетические кластеры по степени вариабельности STR, но высокая вероятность возвратных мутаций, постоянно «обнуляющих счетчик», не позволила достичь цели. Безуспешные попытки в этом направлении, которым автор уделяет много внимания, сегодня выглядят архаикой. Настолько динамично все в этой области – книга еще не успела выйти, а уже немножко устарела. В последние годы акцент стремительно смещается на более однозначный вариант молекулярных часов – снипы в нерекомбинируемой части Y-хромосомы. Вероятность мутаций в них определена уже с вполне приемлемой точностью, а число возвратных мутаций (вышеупомянутая L147.2 принадлежит как раз к их числу) крайне невелико, и распознать их можно без проблем. Именно этот подход позволил, в частности, установить, что экспансия ветви R1a-M417 началась не позднее 5,5 тысяч лет назад, а тысячелетием позже (в эпоху расцвета культур шнуровой керамики) были уже широко распространены ее подветви M458 (ныне преобладает у западных славян, но встречается в Германии и Скандинавии), CTS2740 и S24902 (представлены у неславянских народов на севере и западе Европы), Z92 (равно характерна для восточных славян, балтов и финно-угров), Y35 (широко представлена по всей Европе, вплоть до Испании), сугубо скандинаво-британская Z284 и целая россыпь преимущественно азиатских подветвей ветви Z93. Очевидно, что ни одна из них на роль маркера славянских миграций не годится – где бы ни локализовался в начале нашей эры праславянский этнос, любая из этих ветвей могла быть общей как для него, так и для ближних и дальних соседей.
В этом отношении процесс распада субгаплогруппы I2a1-CTS10228 выглядит более перспективно. Ее распад начался не в энеолите, а в железном веке, во второй половине I тысячелетия до Р.Х. К рубежу нашей эры успели образоваться несколько ветвей, но все они в это время были локализованы достаточно узко. Утверждать это позволяет невысокая встречаемость и узкая локализация большинства из них в современных популяциях. Например, снип B61 и 18 его эквивалентов (что означает возраст ветви порядка 2,5 тысяч лет) на сегодня выявлены только у одного чуваша, B59 и 14 эквивалентов – у вепса, B60 и 17 эквивалентов – у литовца. Интересна ветвь Y3118, успевшая распространиться в Польше, Беларуси, Украине и даже Финляндии (образец HG00360 в базе данных «1000 геномов», но он, возможно, является потомком относительно недавнего мигранта из России). Три дочерних подветви, имеющие от 8 до 12 уникальных снипов (т.е. с возрастом порядка 2000 лет) выявлены пока только в Беларуси и Украине.
Современная локализация всех этих ветвей позволяет утверждать, что на протяжении двух или полутора последних тысячелетий их носители оставались в пределах лесной зоны Восточной Европы. Как и когда они туда попали – вопрос отдельный, но ни к дунайским миграциям славян, ни тем более к постулируемому И. Коломийцевым аварскому этапу истории I2a1 они отношения не имели.
Особый интерес представляет недавно открытая ветвь, которую маркирует пока безымянная мутация в локусе 19500154, приведенная в работе Hallast et al., 2014 (Y-chromosome tree bursts to leaf). Носитель этой единственной мутации вскоре дал начало четырем самостоятельным ветвям, из которых две через очень непродолжительное время испытали экспансию. Две остальные представлены единственными индивидами, выявленными в том же исследовании на территории Греции. Третья ветвь выявлена в Греции, Сербии, Болгарии и Украине (образец YF02018 UKR на древе yfull.com). А вот четвертая ветвь представляет собой тот самый «динарский кластер», который испытал в дальнейшем одну из самых впечатляющих экспансий в истории человечества. Именно он имеет прямое отношение к миграциям славян.
На сегодняшний день, по результатам Hallast et al., 2014 и Karmin et al., 2015 (A recent bottleneck of Y chromosome diversity coincides with a global change in culture), история этой ветви представляется так. Во второй половине I тысячелетия до Р.Х. эта ветвь какое-то время существовала параллельно с тремя сестринскими – судя по локализации последних, либо на Балканах, либо где-то поблизости. В этот период успели образоваться лишь два уникальных снипа – YP204 и YP205. А затем часть популяции, к которой принадлежали носители этих снипов, каким-то образом попала на Сардинию. Видимо, уже там образовался снип YP206, выявленный у двух современных сардинцев в исследовании Francalacci, 2013 (Low-Pass DNA Sequencing of 1200 Sardinians Reconstructs European Y-Chromosome Phylogeny) и больше не встреченный пока ни у кого. В другой части этой же популяции один из ее представителей приобрел снип P61, выявленный у одного поляка. Эта ветвь оставалась малочисленной. А вот потомки индивида, у которого в последние века до Р.Х. произошла мутация B62/Y3548, распространились невероятно широко. Сегодня насчитывается, вероятно, около 4–5 миллионов его прямых мужских потомков.
Такой впечатляющий репродуктивный успех был возможен только в исключительных исторических обстоятельствах. Из всех событий, происходивших на протяжении двух последних тысячелетий в Восточной, Южной и Центральной Европе, самым впечатляющим совпадением является столь же взрывообразное распространение славянских языков, начавшееся не ранее V в. и завершившееся примерно к X– XI вв. н.э. Археология тоже фиксирует одно необычное событие – резкое увеличение в конце V– VI вв. н.э. ареала одной археологической культуры, а именно пражской. Ее истоки, откуда бы их не выводили, сходятся буквально в ноль (или, по терминологии И. Гавритухина, к нулевой фазе), а к концу VI в. она охватывает огромную территорию сама по себе, а ее влияние отчетливо проявляется в круге соседних культур (ипотешть-кындешть-чурел, суково-дездзице, пеньковской, колочинской и др.). Затем культуры, сложившиеся на основе пражской или при ее участии, продолжают экспансию еще в течение нескольких столетий.
Совпадение ли это, или все три события связаны между собой – каждый вправе решать сам.
Хочу подчеркнуть еще одно обстоятельство: популяция (или несколько родственных популяций), распространившая в процессе своей экспансии субгаплогруппу I2a-B62/Y3548, была уже довольно многочисленной к VI в., и эта субгаплогруппа успела в ней размножиться и даже распасться на несколько подветвей. На сегодня выявлены 4 такие подветви, из которых одна («северный динарский кластер», широко представленный у поляков и восточных славян) имеет 24 уникальных снипа (B474 с эквивалентами), другая, выявленная пока только в Чехии – не менее 11 снипов (Y6651 с эквивалентами), а самая массовая, южнодинарская, со множеством мелких ответвлений – от 10 до 19 снипов. Такое количество мутаций не успело бы накопиться за полторы тысячи лет. А значит, экспансия ветви началась еще в дославянское и доаварское время, на несколько веков раньше. На yfull.com этот момент датирован 2100 лет назад, что представляется вероятным.
Это обстоятельство делает необязательным (хотя и желательным – из чистого любопытства) секвенирование ДНК из аварских могильников. При любой версии происхождения авар несомненно, что к началу VI в. они находились где-то восточнее Днепра, а скорее всего – даже и Волги. Если полагать, что у них была представлена ветвь I2a-B62/Y3548 со всеми своими подветвями, то откуда бы она там взялась? Никаким скифским или сарматским наследием это не объяснить, потому что все остальные ветви I2a, обособившиеся в скифо-сарматское время, локализованы исключительно в Европе, а наиболее близкие филогенетически – в ее южной части, в Греции и Сардинии.
Потому я продолжаю считать, что маркеры «динарского кластера», придающие генофонду славян уникальность, привнесены фракийским субстратом. И привнесены именно в пражскую культуру.