Выход, спущенный по разнарядке

Как ни парадоксально, российский марксизм целиком воспринял и даже усилил традиционалистское по своей сути негативное отношение к наемному сельскохозяйственному труду. Правда, формально осуждалось лишь использование такого труда для извлечения прибыли, но эти тонкости не принимались в расчет на местах. Гораздо проще было рассматривать в качестве криминала любое привлечение наемных работников зажиточным хозяйством. Эсеровский лозунг о том, что земля может принадлежать только тем, кто ее непосредственно обрабатывает, в полной мере восприняли и большевики, хотя само зарождение их партии оказалось возможным лишь в среде наемных промышленных рабочих. При первых аграрных преобразованиях победившей советской власти у каждого, кто имел земли больше, чем мог обработать своими руками, не просто изымали такие «излишки» — он оставался в глазах окружающих неисправимо испорченным, вредоносным паразитом. Его можно было лишить земли, но нельзя было отнять те способности, которые он однажды продемонстрировал, поэтому враждебность к таким людям сохранилась.

В силу окрашенности такими представлениями модернизация в советском исполнении приобрела своеобразный характер. Необходимость сочетать две на первый взгляд несовместимые вещи — очевидную эффективность только крупного земледельческого хозяйства и моральный запрет на обработку земли наемным трудом — нашла выход в первобытном коммунизме, при котором обобщены и труд, и потребление. В конечном счете это было творческое развитие того варианта, который уже дважды — после волочной реформы и отмены крепостного права — отвергался крестьянами, а именно совместная обработка большого участка трудом его владельцев. На сей раз предлагалось делать это даже не силами неразделенной большесемейной общины, а путем объединения усилий совершенно посторонних друг другу семей.

Для западноевропейского общества, в котором индивидуализм стал неотъемлемым, если не ключевым звеном, попытка реализовать эту идею в массовом масштабе была бы абсолютно бесперспективной, хотя небезуспешный опыт создания сельскохозяйственных кооперативов имелся и там. Зато этот путь оказался пригодным для модернизации традиционного общества с присущей ему во все времена общежительской моделью поведения. Следовало только распространить эту модель с многосемейного хозяйства на коллективное, дополнив ее некоторыми атрибутами других относительно эффективных коммун: религиозной общины и воровской шайки.

Попытки создания таких коммун начались сразу после победы советской власти. Хотя первые коммуны, создаваемые в бывших поместьях, обычно разваливались после того, как проедали оставшиеся от прежних хозяев ресурсы, стремление возродить их было постоянным фоном аграрной политики большевиков. Если рассуждать абстрактно, коллективное хозяйство (колхоз) действительно могло послужить реальным выходом для бедняков — безлошадных и почти безземельных. Десять семей, объединив наделы по два гектара, могли образовать относительно крупное хозяйство, способное производить товарную продукцию на сумму, достаточную для их пропитания. Другое дело, что для этого требовались не только земля и рабочие руки, но и стартовый капитал, необходимый для перехода к возделыванию трудоемких, но прибыльных культур. Нужно было еще и изменение сознания, к которому безуспешно призывал Я. Кисляков: отказ от стремления непременно обеспечить себя своим хлебом, готовность покупать его на деньги, вырученные от товарного производства. У бедняцких хозяйств не имелось ни того, ни другого. Середняки могли бы, возможно, за счет объединения трех-четырех хозяйств в одно аккумулировать необходимый капитал, но психологической готовности к неудобствам коммуны у них было еще меньше, тем более что собственное пропитание они худо-бедно обеспечивали и так.

По этим причинам до конца 1929 г., когда насильственные меры по созданию колхозов еще не применялись, их количество хотя и росло, но оставалось незначительным. По Минскому округу, в состав которого входил Логойский район, в колхозах на 1 октября 1927 г. состояли 380 крестьянских хозяйств (0,3% их общей численности), на 1 октября 1928 г. — 768 (0,6%), на 1 октября 1929 г. — 2142 (1,7%)[57]. Из 6 колхозов, существовавших в районе к началу 1929 г., один точно находился на территории Кореньщины — колхоз «Чырвоная зорка» («Красная звезда»), созданный в Кореньском сельсовете (в самой деревне Корень). Местонахождение центров колхозов «Первое Мая» и «Згода» Кузевичского сельсовета мне установить не удалось[58]. В целом же крестьянство игнорировало постоянные призывы вступать в колхозы.

В конце 1920-х гг. большевистское руководство СССР начало программу форсированной индустриализации, осуществляемой в значительной мере за счет перекачки средств из сельского хозяйства в промышленность. Уже заготовительные кампании 1927/28 и 1928/29 гг. проводились силовыми методами, напоминавшими продразверстку времен гражданской войны. Однако, чтобы добиться от крестьянских хозяйств поставок сельхозпродукции в необходимых объемах (в ущерб их собственным интересам), следовало приступить к массовому созданию коллективных хозяйств, непосредственно контролируемых государством. По мере борьбы с правым уклоном коллективизация все более явственно выступала как единственная оставшаяся альтернатива. Но не менее очевидным было и то, что по доброй воле крестьяне массово в колхозы не пойдут никогда.

Решающим аргументом стал политический террор в отношении наиболее независимой и предприимчивой части сельского населения, способной стать инициатором сопротивления. Порой коллективизация и политические репрессии рассматриваются как два синхронных, но самостоятельных процесса. В действительности они были неразрывно связаны: боязнь разделить судьбу строптивых односельчан принуждала крестьян покоряться мероприятиям властей.

Прелюдией к предстоящим репрессиям послужило лишение избирательных прав, которое предписывалось применять в отношении бывших служащих полиции и служителей религиозного культа, частных торговцев и лиц, прибегавших к наемному труду для извлечения прибыли, а также всех их иждивенцев. Поначалу оно применялось не слишком широко. Согласно избирательным спискам 1925 г., по Кореньскому сельсовету оказались лишенными избирательных прав Осип Иванов Окулич, Адам Политанский и Данило Яковлев Лойковский. Первые двое после апелляции были восстановлены в правах. Ходатайство Лойковского, служившего в полиции в 1915—1916 гг., было отклонено, хотя он утверждал, что фактически исполнял обязанности паспортиста, а полицейским числился лишь потому, что в участке не имелось штатной должности паспортиста[59]. По Кузевичскому сельсовету в категорию лишенцев попал еврей Сроль Кремер, живший в деревне Прудки. Его виной стало занятие торговлей[60].

В преддверии новых выборов в сельсоветы, состоявшихся в феврале 1930 г., список лишенных избирательных прав значительно расширился. По Кузевичскому сельсовету обнаружены лишь отрывочные сведения. В частности, в списки лишенных права голоса попали два жителя поселка Красный Бор — бывший белогвардейский офицер Алесь Антонов Занемонец и Алексей Филиппов Демидчик, при царе всего лишь служивший сторожем[61]. По Кореньскому сельсовету в список лишенцев внесены 83 человека. В него в полном составе были включены семьи Семена и Иосифа Ивановичей Окуличей с хутора Остров (7 человек), обвиненные в том, что использовали наемную силу с целью получения прибыли. Такое же обвинение выдвинуто семьям жителя Терехов еврея Сроля Шульмана (4 души) и жителя Старого Чернева Адама Казимировича Лиса (3 человека), жителю Михалкович Антону Адамовичу Щербовичу с женой Анной, семье жителя Кореня Феликса Адамовича Ясюкевича (4 человека). В качестве лиц, живущих на нетрудовые доходы, лишены избирательных прав семьи жителя Нового Чернева Исидора Плоского (4 человека) и жительницы Нарбутова Михалины Рендаревич (4 души). За занятие торговлей этому же наказанию подверглись семьи Станислава Лубинского из Антоновки (4 человека) и Мовши Абрамовича Скмота из Жирблевич (4 души), а также Николай Мирончик с женой Марцелой из Громницы. Данило Лойковский из Лищиц вновь был лишен избирательных прав как бывший полицейский, а Иван Погоцкий и Ядвига Жаркевич из Кореня — как бывшие землевладельцы, живущие на нетрудовые доходы. Всего по избирательным участкам в Терехах из 175 человек в возрасте 18 лет и старше (включая хутора Солдатское и Ставок) были поражены в правах 10 человек, в Лищицах — 1 из 97 (с хутором Низкое), в Жирблевичах — 3 из 116 (с хутором Болтовка), в Михалковичах и Антоновке — 6 из 251 (с хутором Бор), в Старом и Новом Черневе — 11 из 202 (с Нарбутовом, хуторами Равы и Барсуки), в Громнице 2 из 166 (с хутором Моисеев Лог), а по Кореньскому участку, включавшему кроме Кореня деревню и хутор Великие Укроповичи, леревни Лозки, Александрино и хутор Затишье, 26 из 261[62].

Второй репрессивной мерой стало обложение наиболее зажиточных хозяйств налогом на 1929 г. в так называемом индивидуальном порядке — по гораздо более высокой ставке, чем для остальных хозяйств. Эта мера имела не только экономическое, но и политическое значение. Каждый обложенный в индивидуальном порядке рассматривался как потенциальный враг советской власти. В 1929 г. в эту категорию попали 14 хозяйств Кореньщины — 11 в Кузевичском сельсовете и 3 — в Кореньском. Среди них Адам Лойковский с хутора Нивки, братья Антон и Петр Лисы с хутора Лисовичи, Михаил Кореневский с хутора Кореневка, Данило Иванов Лис, Антон Шейпа и Франц Щербович из деревни Козыри, Сергей Тимофеев из деревни Гани, Семен Иванов Окулич с хутора Остров, Адам Казимиров Лис из Чернева и Фелька (Феликс) Ясюкевич из Кореня, а также жители хутора Райск Петрунеля Лис и Язеп (Иосиф) Балцевич. Из них Ф. Ясюкевич был также лишен избирательных прав. Кроме него этой участи подверглись Станислав Дубинский из Антоновки, Исидор Плоский из Нового Чернева, Анна Рендаревич из Нарбутова[63].

Подлинное наступление на крестьянство началось во время кампании по сплошной коллективизации бедняцких и середняцких хозяйств с одновременным раскулачиванием зажиточных. У многих из лишенных права голоса вскоре отняли и все недвижимое имущества и скот, а самих в административном порядке выселили в отдаленные места. Любая попытка сопротивления трактовалась уже как уголовное преступление, караемое вплоть до смертной казни.

Начало этой кампании положило печально знаменитое секретное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации»[64]. Исходя из политики ликвидации кулачества как класса, оно предусматривало конфискацию у кулацких хозяйств всего движимого и недвижимого имущества и дальнейшие меры в целях решительного подрыва влияния кулачества на отдельные прослойки бедняцко-середняцкого крестьянства и безусловного подавления всяких попыток контрреволюционного противодействия. Кулаки дифференцировались по трем категориям. К первой относился контрреволюционный кулацкий актив, подлежащий немедленному заключению в концлагеря или расстрелу. Вторую категорию кулацких хозяйств предписывалось силами ОГПУ высылать в отдаленные местности, третью — оставлять в пределах района, расселив на вновь отводимых участках за пределами колхозных земель. Были указаны и контрольные цифры: в первую категорию по всей стране должны были попасть 60 тыс. человек, во вторую — 150 тыс., по Белоруссии — соответственно 4—5 и 6—7 тыс. На все мероприятия отводилось четыре месяца (февраль — май).

Постановление Политбюро немедленно продублировали бюро ЦК союзных республик, в том числе и Белоруссии. В частности, решение бюро ЦК КП(б)Б предусматривало «встречный план» — до начала весеннего сева коллективизировать не менее 75—80% бедняцких и середняцких хозяйств[65].

В Логойском районе непосредственное осуществление кампании началось без промедления, уже в феврале 1930 г. Первыми жертвами террора на Кореньщине стали жители хутора Остров Иосиф и Семен Ивановичи Окуличи, соответственно 1863 и 1870 г. рожд. Они были арестованы 2 февраля 1930 г. (всего на третий день после принятия постановления Политбюро!) по обвинению в содействии банде и антисоветской агитации, а 3 марта приговорены тройкой к расстрелу. Оба посмертно реабилитированы 21 апреля 1989 г.[66] Семья Семена Окулича была выслана. 10 февраля на хуторе Райск арестован, а 16 июня приговорен к высылке в Сибирь за антисоветскую агитацию и участие в контрреволюционной организации Иосиф Викентьевич Балцевич, 1871 г. рожд. (уроженец Терехов и брат того Викентия Балцевича, который столь сурово обходился со своим племянником при разделе). Семья его в составе жены и 4 детей подверглась высылке еще до вынесения ему приговора тройки. Реабилитирован военной прокуратурой 12 июля 1989 г.[67]

В середине февраля в Кореньском сельсовете на организованных общих собраниях жителей ряда деревень принимались заранее заготовленные представителями власти резолюции и решения о раскулачивании. Протокол собрания жителей деревни Терехи (совместно с застенком Гряда и хутором Солдатское) от 16 февраля гласил: Работу сельсовета проводить в направлении сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса, в частности возбудить ходатайство перед органами Советской власти о раскулачивании хозяйств Окулича Семена с х. Остров, Шульмана Сроля из д. Терехи и других и выселить их вместе с семьями за пределы БССР[68]. Характерно, что ходатайство о раскулачивании Семена Окулича вынесено уже после его ареста.

Аналогичные резолюции приняты общими собраниями жителей Михалкович и Антоновки 19 февраля[69], Громницы — 22 февраля[70]. В последней из них содержались более развернутые формулировки: Вся работа сельсовета должна быть направлена на подъем сельского хозяйства через коллективизацию всего сельсовета, с целью до весенней посевной кампании коллективизировать 75% населения, а ко времени осенней посевной кампании все 100%. А вместе с этим провести работу по ликвидации кулачества как класса в самое ближайшее время. Общее собрание ходатайствует перед соответствующими органами Советской власти о раскулачивании хозяйств <...> Окулича Семена х. Остров, Шульмана Сроля д. Терехи, Лиса Адама д. Старое Чернево и выселении их за пределы Беларуси как вредный элемент в перестройке сельского хозяйства, а имущество передать вновь организованным колхозам в неделимый капитал. Приведенные в этой резолюции цифры коллективизации всего лишь отражают принятое накануне решение бюро ЦК КП(б)Б. Таким образом, директива высшего руководства представлялась как инициатива народных масс.

Решения о выселении кулацких семей оформлялись с непременными ссылками на эти резолюции общих собраний. Их копии сохранились в нескольких экземплярах, в том числе отпечатанные на машинке и снабженные печатями райисполкома. Вероятно, аналогичные собрания проводились и в Кузевичском сельсовете, где раскулачиванию подверглись хозяйства Антона Шейпы, Франца Щербовича и Данилы Лиса из Козырей, Антона и Петра Лисов с хутора Лисовичи, Михаила Кореневского с хутора Кореневка, Степана Дзягилевича с хутора Селище, а также из поселений на окраине Кореньщины — Владимира Бирского с хутора Идалино, Петрули Лис и Язепа Балцевича с хутора Райск и Ивана Доминецкого с хутора Падары.

Некоторые из намеченных там жертв также были уже выселены, а кое-кто и арестован. В эти дни органами ОГПУ оформлялсь коллективное дело на трех кулаков, одним из которых был житель хутора Райск Казимир Иосифович Лис, 1897 г. рожд., арестованный 18 февраля 1930 г. На следующий день по тому же делу арестовали жителя деревни Козыри Даниила Ивановича Лиса, 1878 г. рожд., и жителя хутора Лисовичи Антона Павловича Лиса, 1885 г. рожд. Обвинениями послужили участие в банде в 1919—1922 гг. (вероятно, обвинители руководствовались принципом лучше поздно, чем никогда) и антисоветская агитация накануне ареста. 5 марта Антон и Даниил Лисы были приговорены к высылке вместе с семьями, а Казимир осужден на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Он отбывал наказание в Чуйском отделении Сиблага, откуда освободился в 1934 г. По обвинению в бандитизме все трое реабилитированы военным трибуналом 9 мая 1962 г.[71] По второму обвинению Даниил Лис реабилитирован комиссией при Управлении внутренних дел Минской области 12 октября 1992 г.[72]

В деревне Козыри 4 апреля 1930 г. арестован, а 25 апреля приговорен к высылке в Хабаровск Владислав Михайлович Лис, 1886 г. рожд., с женой и тремя детьми. Обвинения — участие в банде во время польской оккупации и антисоветская агитация. По первому из этих обвинений он реабилитирован Прокуратурой БССР 29 декабря 1989 г., по второму — 16 марта 1992 г.[73] Вместе с ним был выслан арестованный в деревне Терехи 7 апреля 1930 г. Даниил Фомич Балцевич, 1892 г. рожд., с женой, трехмесячной дочерью, матерью и двумя сестрами. Обвинения те же, что и в предыдущем случае. Реабилитирован Президиумом Минского областного суда 23 июля 1960 г.[74]

Жертвами этой кампании стали еще как минимум три хозяйства в деревне Жирблевичи — Миколы (Николая) Стасюлевича, Язепа (Иосифа) Шуляка и Фильки (Филиппа) Высоцкого. Их высылка упоминается в связи с составлением отчета о выборах по Кореньскому сельсовету на 1930/31 г.[75] Кроме того, в списках незаконно репрессированных, составленных уже в наши дни по данным Гайненского сельсовета, упоминается Михаил Павлович Рендаревич из Нарбутова, в 1930 г. высланный в Архангельскую область. Таким образом, в этом году раскулачиванию подверглись не менее 17 зажиточных хозяйств, владельцы одного из них — расстреляны.

Можно добавить, что репрессии коснулись и некоторых уроженцев Кореньщины, живших за ее пределами. Так, еще накануне массовой кампании по раскулачиванию, 10 мая 1929 г. был арестован уроженец деревни Козыри Даниил Васильевич Окулич, проживавший в деревне Осовино Плещеницкой волости. 18 июня 1929 г. он осужден за шпионаж в пользу Польши на 3 года лагерей. 30 марта 1930 г. арестован, а 28 мая осужден на 5 лет лагерей 22-летний уроженец деревни Антоновка Казимир Андреевич Сурвило, на момент ареста живший в деревне Токари Плещеницкой волости. 9 апреля 1930 г. арестован и по приговору от 18 апреля выслан в Сибирь еще один уроженец Кореньщины — Иосиф Андреевич Балцевич, 1898 г. рожд., житель соседней деревни Губа Кузевичского сельсовета. С ним отправлены в ссылку жена и 2 дочери[76].

Судьбу некоторых семей, ставших жертвами раскулачивания, можно проследить по воспоминаниям их потомков. Жена и дети расстрелянного Семена Окулича с хутора Остров были высланы в Котлас Архангельской области. Две его старшие дочери к тому времени уже состояли в браке, и их беда не затронула. Старшая, Алина Соколовская, жила с мужем недалеко от Зембина. Вторая, Мария, вышла замуж в самом конце 20-х гг. за жителя Козырей Иосифа Рашкевича. Предвидя, чем обернется дело, отец поспешил выдать ее замуж, чтобы вывести из-под удара. Он купил дочери и зятю землю на хуторе Ставок рядом с Козырями, чтобы они могли вести отдельное хозяйство. В ссылку вместе с матерью Ядвигой отправились 22-летняя Софья, 20-летний Иван (Ясь), 17-летняя Станислава, 14-летняя Владислава и младший Казимир, которому было лет 11—12. Их привезли в дикую тайгу, где предстояло строить поселок и начинать новую жизнь с нуля. Вскоре поступило разрешение возвращать из ссылки несовершеннолетних, если у них оставались родственники на родине. Старшая сестра Алина с мужем съездили в Котлас и привезли Владиславу и Казимира, что спасло им жизнь. Владислава осталась в семье сестры (в начале войны она переехала в Козыри к другой сестре, Марии), а Казимира определили в интернат. Во время войны он работал на немцев, был водителем в Логойске, за что арестован в 1944 г. Оставшаяся в ссылке семья выжила ценой жизни Яся, который надорвался на непосильной работе, но все же позволил матери и сестрам как-то обустроиться. Впоследствии мать также умерла, а сестры вышли замуж и остались жить в Вологодской области. Так было уничтожено одно из некогда самых успешных хозяйств Кореньщины, а большая семья разметана по свету.

Похожая участь постигла семью Антона Ивановича Шейпы из Козырей, около 1880 г. рожд. Его зажиточность основывалась на половине 28-десятинного надела, полученного дедом в 1864 г. и досрочно выкупленного отцом в 1880 г. По налоговой ведомости 1922 г., хозяйство Антона Шейпы имело на 6 едоков 12 дес. пашни и 2 дес. сенокоса. Но, по воспоминаниям потомков, хозяйство было действительно крепким, в нем держали до 8 коней и около 12 коров. Старшая дочь Антона, Михалина, была замужем в той же деревне, а старший сын Иван каким-то образом оказался за границей, в принадлежавшей Польше Вилейке, где и женился. В ссылку в Котлас отправились сам Антон, его жена, сын Михаил и дочь Павлина, которым было не более 15 лет. На родину никто из них больше не вернулся. Родители умерли на Севере, а Михаил женился там и оттуда был призван в армию. После войны он осел в городе Орше, туда же перебралась и его сестра.

Односельчанина Шейпы Даниила Ивановича Лиса, владевшего в 1922 г. 20 дес. земли, выслали с женой и двумя детьми на спецпоселение в поселок Талец Верхне-Тоемского района Архангельской области. Как явствует из дела о его реабилитации, там он умер в 1944 г., а его жена Анна — двумя годами позже. В ссылке у них родились еще двое детей, освобожденных вместе со старшим сыном Иосифом в 1947 г. (дочь Мария освобождена в 1939 г. — возможно, в связи с выходом замуж).

Что касается семьи еврея Сроля (Израэля) Шульмана, имевшей в 1922 г. 10 дес. на шестерых, то ей удалось избежать высылки. Впоследствии семья жила в деревне Терехи до самой войны.

Несмотря на террор, сопровождавший кампанию по сплошной коллективизации, она не достигла поставленной цели. К 1 марта в колхозы удалось согнать в целом по республике около 58% хозяйств, а по Минскому округу этот показатель составил 44,9%[77]. По Логойскому району цифры были гораздо более скромными. В информации райисполкома, полученной в Минске 17 марта, утверждалось, что на 1 января по району коллективизировано 3% хозяйств, а к марту эту цифру удалось поднять лишь до 25%[78].

Крестьяне, напуганные принудительным обобществлением домашнего скота, отреагировали массовым забоем животных, в результате чего к маю их поголовье по республике сократилось более чем на четверть[79]. Негативные последствия кампании оказались столь очевидны, что большевистское руководство вынуждено было дать задний ход. 2 марта 1930 г. опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», фактически дезавуировавшая прежние установки. Бюро ЦК КП(б)Б 17 апреля приняло резолюцию «О борьбе с перегибами в колхозном движении», в которой курс, проводившийся на протяжении предыдущих месяцев, признавался ошибочным[80]. Часть наспех созданных колхозов тут же прекратили свое существование, и уже к 1 апреля в колхозах по Минскому округу числилось 24,9% хозяйств, а к 10 мая — всего 13,9%[81].

Коллективизацию с недоверием встретили даже те крестьяне, для которых она объективно являлась неплохим выходом из личных трудностей. Ярким примером может служить заявление уроженца Терехов Антона Ивановича Балцевича, полученное Логойским районным земельным отделом 28 июня 1930 г. В заявлении он указывает, что до 1928 г. пользовался участком в 3,25 дес. в родной деревне, который передал затем брату Петру, а сам взял в аренду участок переезжающего в Сибирь жителя деревни Эйнаровичи Антона Бычковского площадью 5 дес. и выкупил все его постройки. Переезд на новое место вынудил его влезть в долги. Тем временем его брат в 1929 г. выехал в колхоз, передав свою землю в земельный фонд. Теперь же в результате коллективизации в Эйнаровичах под колхоз отошел и тот участок, который арендовал А. Балцевич, так что он с семьей из 7 человек остался без средств к существованию, являясь к тому же инвалидом. Пенсии он не получал, так как неграмотный и о ней не ходатайствовал. Приемлемым для себя выходом заявитель видит выделение ему в Эйнаровичах индивидуального надела. При этом он отмечает: Что касается колхоза, то семья моя последнего еще не осознала, к тому же со стороны населения имеются угрозы, так я и сам боюсь[82].

Немалыми издержками сопровождалось землеустройство, проводившееся с целью выделения колхозам компактных земельных массивов. В апреле 1930 г. 37 единоличных хозяйств деревни Корень подали коллективную жалобу о том, что им достались неудобные земли вдали от деревни, тогда как под колхоз отошли земли, непосредственно прилегающие к деревне, включая весь выгон, так что жители лишились возможности прогонять своих коров на пастбище, вывозить навоз на поля и вообще заезжать на выделенные им земли. В жалобе отмечалось, что в колхоз вошли всего 2 хозяйства из самой деревни и 4 одиночки, так как семья их в колхоз не идет, а также по 1 семье из Путилова, Гилевщины, Лозок и Терехов, 3 семьи из Укропович. Этому коллективному хозяйству была выделена земля 10 высланных кулацких семей площадью 140 га, разбросанная по всему сельсовету, а также 36 га бывшей земли кореньского ксендза, принадлежавшей старому колхозу, и 37 га, отрезанных от деревенских наделов. У крестьян-единоличников на 176 едоков осталось 71 дес., тогда как у колхоза — 213 дес. Решение райисполкома по этой жалобе принималось на следующий день после вышеупомянутой резолюции бюро ЦК КП(б)Б — 18 апреля. Оно было отчасти благоприятным для крестьян — предписывалось выделить им прогон для скота, а также помочь индивидуальным бедняцко-середняцким хозяйствам в распределении отведенного им ярового клина[83].

Примерно в это же время составлен список земель, оставшихся после раскулаченных хозяйств Кузевичского сельсовета. Президиум сельсовета 4 июня распределил их между вновь образованными колхозами. Колхозу «Большевик» отошли земли Антона Шейпы из Козырей (9,5 дес. пашни и 5 дес. сенокоса), Ивана Доминецкого с хутора Падары (9,85 дес. пашни), Петрули Лис и Язепа Балцевича с хутора Райск (соответственно 14,5 дес. пашни и 1,5 дес. сенокоса, 9,8 дес. пашни и 2 дес. сенокоса). Колхозу «1 Мая» достались земли Степана Дзягилевича с хутора Селище (7,7 дес. пашни и 8 дес. сенокоса), Михаила Кореневского с хутора Кореневка (10,6 дес. пашни и 4 дес. сенокоса), Владимира Бирского с хутора Идалино (5,35 дес. пашни и 2,8 дес. сенокоса), Антона и Петра Лисов с хутора Лисовичи (по 3,7 дес. пашни и 1 дес. сенокоса у каждого), Даниила Лиса из Козырей (10,7 дес. пашни и 3 дес. сенокоса), колхозу «Коммунист» — земли Франца Щербовича из Козырей (11,5 дес. пашни и 2 дес. сенокоса)[84]. В Кореньском сельсовете, как уже отмечалось, колхозу «Красная звезда» передавались земли 10 выселенных хозяйств (из них 6 — на исследуемой территории) и прочее их имущество, оцененное в 4530 руб.[85]

Одновременно с коллективизацией была разработана программа мелиорации болот, для чего в деревнях создавались мелиорационные общества. Однако и это мероприятие люди встретили с явной тревогой. Гидротехник Сакович в докладной записке от 9 мая 1930 г. отмечал, что в ряде мелиорационных обществ, включая Черневское, Громничанское и Тереховское, имеются колебания в том смысле, что если осушим болота, то колхоз заберет как лучшие земли[86]. Тем не менее 6 июня в Черневе на общем собрании мелиорационного общества 17 из 60 членов согласились участвовать в работах, за что получили дополнительные сенокосы. Однако 27 июня председатель общества Я. Окулич и член сельсовета А. Белостоцкий составили акт о том, что на мелиорационные работы ни один из согласившихся так и не явился[87].

[57] Проведение сплошной коллективизации сельского хозяйства Белорусской ССР (ноябрь 1929—1922 г.): Сб. документов и материалов. — Мн., 1973. С. 118.

[58] Лагойскі раён Менскай акругі. Кароткае краязнаўчае апісанне / Выданне Менскага акруговага таварыства краязнаўства. С. 19.

[59] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 28. Л. 36—36об.

[60] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 12об., 15.

[61] ГАМО. Ф. 25. Оп. 2. Ед. хр. 117. Л. 4, 15.

[62] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 432. Л. 14, 33—34, 37.

[63] ГАМО. Ф. 314. Оп. 2. Ед. хр. 11. Л. 5.

[64] Публикации документа: Исторический архив. 1994, № 4. С. 147—152; Хрестоматия по отечественной истории (1914—1945 гг.). — М., 1996. С. 435—442; Рэабілітацыя: Зб. дакументаў і нарматыўных актаў па рэабілітацыі ахвяраў палітычных рэпрэсіяў 1920—1980-х гадоў у Беларусі / Уклад. А. Дзярновіч. — Мн., 2001. С. 62—69.

[65] Врублевский А. П., Протько Т. С. Из истории репрессий против белорусского крестьянства. 1929—1934 гг. — Мн., 1992. С. 114—115.

[66] БД «Реабилитированные». Оригинал — Архив КГБ Республики Беларусь. № 23616.

[67] БД «Реабилитированные». Оригинал — Архив КГБ. № 27245.

[68] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 431. Л. 7, 13.

[69] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 431. Л. 9.

[70] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 431. Л. 7, 13.

[71] БД «Реабилитированные». Оригинал — Архив КГБ. № 17523.

[72] БД «Реабилитированные». Оригинал — в Информационном центре УВД Минской обл. № 781.

[73] БД «Реабилитированные». Оригинал — Архив КГБ. № 32007.

[74] БД «Реабилитированные». Оригинал — Архив КГБ. № 16568.

[75] ГАМО. Ф. 25. Оп. 2. Ед. хр. 116. Л. 5.

[76] БД «Реабилитированные».

[77] Проведение сплошной коллективизации сельского хозяйства Белорусской ССР (ноябрь 1929—1932 г.): Сб. документов и материалов. — Мн., 1973. С. 118.

[78] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 220.

[79] Победа колхозного строя в Белорусской ССР. — Мн., 1981. С. 154.

[80] Победа колхозного строя в Белорусской ССР. С. 201.

[81] Проведение сплошной коллективизации сельского хозяйства Белорусской ССР (ноябрь 1929—1932 г.): Сб. документов и материалов. С. 119.

[82] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 76, 78.

[83] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 232—233.

[84] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 89, 231.

[85] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 486—487.

[86] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 90.

[87] ГАМО. Ф. 25. Оп. 1. Ед. хр. 440. Л. 49.