Государство восточных славян

Данные лингвистики, археологии и геногеографии единодушно свидетельствуют, что славянский этнос на ранней стадии своего существования был очень однородным. Четкое осознание этого изначального единства отражено и в «Повести временных лет». Распад славянства три ветви (западных, южных и восточных славян) произошел позже, в результате их попадания в сферу действия разных цивилизаций. При этом взаимодействие преимущественно с западной, католической цивилизацией обусловило эволюцию западных славян, а нахождение в орбите православной византийской цивилизации – южных славян. Что касается восточных, то им удалось создать собственную самобытную цивилизацию, известную как Киевская Русь (хотя в источниках того времени она обычно именуется просто Русью).

Тенденция к созданию собственных государств наметилась в славянской общности примерно в 830-е годы. Ярким примером является Великая Моравия, возникшая в зоне пересечения влияний Византии и королевства франков. Именно там впервые был введен в культурный обиход церковнославянский язык, а политическое влияние в пору расцвета, при князях Ростиславе и Святополке, распространялось далеко за ее пределы. Но это государство просуществовало лишь несколько десятилетий.

В Восточной Европе решающим толчком к зарождению государства стало сложение к началу ІХ в. сети трансконтинентальных торговых связей, простиравшихся от Скандинавии до Хазарии и далее до Арабского халифата. В обмен за меха, мед и рабов в лесную зону начало поступать большое количество арабских и, в меньшей степени, византийских серебряных монет, концентрировавшихся в руках местной торгово-политической элиты. Во главе ее оказались выходцы из Скандинавии, которые в это же время осуществляли разбойничьи рейды по всей Европе. В государстве франков их называли норманнами, а среди славян и в Византии – варягами.[1] Согласно одной из распространенных версий (предложенной еще немецкими лингвистами ХІХ в. и поддержанной в свое время А. А. Шахматовым[2]), именно с ними связано и происхождение названия «Русь». Оно могло быть заимствованием финского слова «ruotsi» (гребцы), которым жители восточной Прибалтики называли шведские торгово-разбойничьи дружины. В любом случае наиболее правдоподобно, что первоначально это слово обозначало не территорию, а высший социальный слой, контролировавший внешнюю торговлю, и лишь затем оно перешло на основанное им государство.[3]

Рис. 25. Области распространения различных средств платежа в период формирования Руси (по: Славяне и скандинавы. Сб. статей / Ред. Е.А. Мельникова - Москва: Прогресс, 1986.

 

Русь появляется в письменных источниках в 839 г., когда группа варягов-шведов назвалась при дворе германского императора «росами», послами некоего загадочного владыки, именуемого каганом или, при другой интерпретации, носящего скандинавское имя Хакан (gentem suam, Rhos vocari dicebant: quos rex illorum Chacanus vocabulo).[4]Вскоре византийские и арабские источники начинают сообщать о морских набегах «росов» или «руссов» на южное побережье Черного и Каспийского морей. Анонимный автор рукописи, известной как «Баварский географ», в середине или 2-й пол. IX в.упомянул Русь (Ruzzi) в перечне народов Центральной и Восточной Европы сразу после хазар (Caziri).[5]В самом начале Х в. арабский географ Ибн-Русте четко отличал русов от славян и утверждал, что их правитель носит титул «хакан-Рус».[6]

Где находился этот первоначальный «каганат русов», неясно. Предлагалась его связь с районом Ладоги – Новгорода (Рюрикова городища), где в это время археологически фиксируется высокая активность варягов.[7]Это хорошо соответствовало бы включенной в «Повесть временных лет» легенде о призвании варягов, от которых и «прозвася Руская земля», причем в другом месте летописи утверждается, что она начала называться так со времен византийского императора Михаила Исавра, т.е. около 842 г.Но север Европы явно не был известен автору «Баварского географа», и потому он вряд ли мог упомянуть Русь, если бы она находилась там. Титул «каган» указывает скорее на земли, соприкасавшиеся с Хазарским каганатом, например – на район Киева, который был в ту пору вторым центром политической консолидации. К тому же «Повесть временных лет» связывает с правившими там варягами Аскольдом и Диром поход русов на Константнополь, по византийским источникам датируемый 860 г. Но как раз в Киеве столь отчетливые следы варяжской активности в IX в.не фиксируются. Поэтому не исключено, что с варягами связано формирование преимущественно северного (новгородского) политического центра, тогда как южный (киевский), где возникло само название «Русь», зародился независимо от них и был изначально связан с хазарами.

В этой связи уместно вспомнить приведенное в «Повести» предание о том, что до образования Руси земли славян разделялись на зоны варяжской и хазарской дани, а также зафиксированную в арабском источнике XII в. легенду, согласно которой родоначальники русов и хазар были «от одной матери и отца», а впоследствии «Рус … написал письмо Хазару и попросил у того часть его страны, чтобы там обосноваться».[8]

Рис. 26. Восточная Европа во время формирования Руси. Вторая половина VIII– первая половина IХ в. (карта автора из издания: Гістарычны атлас Беларусі. Т. 1: Беларусь ад старажытных часоў да канца XVIII ст. Варшава, 2008. С. 44).

В состав северного очага государствообразования, если верить легенде о призвании Рюрика, входили земли кривичей и северная часть Беларуси, при этом одному из своих сподвижников он выделил во владение город Полоцк. В то же время юго-восток Беларуси, населенный радимичами, входил в зону хазарской дани. Любопытно, что территория дреговичей в связи с этими сюжетами не упоминается вовсе. Впрочем, о ее вовлеченности в те же процессы свидетельствует клад арабских дирхемов раннего периода обращения (786–833 гг.), найденный в свое время на территории Минской губернии.[9]

Рис. 27. Восточная Европа в эпоху образования Древнерусского государства (по Г. С. Лебелеву: Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. – Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 238).

 

1 – водные пути; 2 – города IX – XI вв.; 3- древнерусские племена; 4- археологические культуры VI – IX вв. (КК – корчакская культура, КЛР – культура луки-райковецкой, КСДК – культура смоленских длинных курганов, НС – новгородские сопки), ПДК – псковско-боровичские длинные курганы, РБК – роменско-боршевская культура, СМК – салтово-маяцкая культура); 5. 6 – клады и отдельные находки монет первого периода обращения арабского серебра (до 833 г.) (по данным В. В. Кропоткина); 7 – районы концентрации памятников раннефеодальной дружинно-городской культуры; 8 – первичные государственные территории IX–X вв. (поданным А. Н. Насонова); 9 – граница «каганата росов» 838–852 гг.; 10 – граница Киевской Руси в 882–1054 гг.

Завершение образования Русского государства «Повесть временных лет» связывает с деятельностью варяжского правителя Олега (это имя, видимо, является славянизированной формой скандинавского Хельги), который объединил оба политических центра под одной властью и положил конец выплате дани хазарам. Произошло это где-то в последней трети ІХ в. (точные даты, приводимые летописцем, вряд ли стоит принимать всерьез). Под его властью оказалась и вся территория Беларуси. Про подчинение Олегом радимичей летопись сообщает под 885 годом, а ополчение кривичей участвовало в его походе на Константинополь в 907 г. При этом Полоцк упоминается среди городов, от имени которых Олег заключил союз с Византией. Это было, кстати, первое упоминание населенного пункта на территории Беларуси в официальной дипломатии.

На протяжении Х в. в политическом устройстве Руси преобладали центростремительные тенденции. Поначалу слабо связанные друг с другом регионы все сильнее ощущали воздействие единого центра, окончательно переместившегося в Киев. Очень важно, что в процессе этой централизации на всю Русь распространилась власть одной княжеской династии, возводившей себя к полулегендарному Рюрику. В дальнейшем ее представители пользовались исключительным правом на политическую власть в любой части этого государства,[10] а осознание себя подданными этой династии определяло самосознание ее жителей. Этому способствовала и ее быстрая славянизация: уже внук Рюрика носил славянское имя Святослав.

Такой династический характер формирования идентичности достаточно типичен для средневековья: аналогичным образом самосознание поляков и чехов дифференцировалось из общей этнической основы, разделенной на владения Пястов и Пржемысловичей, а венгерский и болгарский этносы, наоборот, консолидировались из разных компонентов под властью потомков соответственно Арпада и Крума.

В общую тенденцию укладывается и ликвидация самостоятельного правления в Полоцке, отраженная в летописном сюжете о Рогволоде и Рогнеде (эти имена, согласно мнению большинства лингвистов, являются славянизированными формами скандинавских имен Рогнвальд и Рогнхильда, что соответствует и утверждению летописи о варяжском происхождении Рогволода). Подчинение Полоцка непосредственной власти Владимира, ставшего вскоре верховным правителем Руси, стало решающим фактором для осознания полочанами своей принадлежности к общерусской общности. Тот факт, что Владимир впоследствии передал Полоцк в удел своему сыну Изяславу, лишь закреплял эту династическую связь.

Вместе с Рогволодом упомянут и другой варяжский правитель – Тур, основавший свой город Туров в земле дреговичей. Его дальнейшая судьба неизвестна, но при последующих упоминаниях Туров выступает уже в качестве непосредственного владения киевских князей. Притом связь Турова с Киевом оказалась гораздо более прочной – там, в отличие от Полоцка, далеко не сразу закрепилась отдельная ветвь княжеского рода.

Кульминацией процесса образования государства стало принятие в 988 г. христианства, что ввело Русь в круг христианских народов Европы. Достигнув определенной стадии развития, государство нуждалось в идеологии и местном производстве культурных ценностей, организовать которое можно было только с помощью более цивилизованного партнера. Для дальнейшего развития важнейшие последствия имел тот факт, что таким партнером стала не католическая Священная Римская империя, почти одновременно способствовавшая христианизации Польши (в 966 г.) и Венгрии (в 985 г.), а православная Византия.

Хотя обе ветви христианства оставались канонически едиными до 1054 г., реальные отличия между ними (не столько в теологии, сколько в обрядовой традиции) существовали всегда и хорошо ощущались современниками. По мнению многих историков, сам раскол произошел на основе обоюдного желания конституционно обозначить существующие различия. Если западная ветвь христианства имела некоторые черты агрессивного прозелитизма (еще Карл Великий насаждал веру среди саксов огнем и мечом), то Византии это было совершенно не свойственно. Ее политика заключалась скорее в терпеливом ожидании того, когда варвары созреют для принятия слова Христова. Характерно, что Владимир, судя по летописной легенде, вынужден был проявить настойчивость и предпринять демонстративный поход на крымские владения Византии. Только после этого греки отказались от осторожного выжидания и вынужденно признали, что Русь дозрела для приобщения к цивилизации.

Крещение Руси не означало, что она, подобно Болгарии и Сербии, непосредственно вошла в цивилизационную периферию Византии. Последняя несомненно выступала в роли основного культурного донора. Оттуда были заимствованы черты, оказывающие наибольшее воздействие на массовое сознание: культовое зодчество, традиция иконописи, литургия. Церковная организация представляла собой часть Константинопольской патриархии, с 1039 г. она имела статус митрополии. Но язык богослужения был заимствован не непосредственно из Византии, а из ее южнославянской периферии. Основные труды греческих теологов читались на Руси в церковнославянских переводах, сделанных, как правило, в Болгарии. Оттуда же проникли и тексты, отражающие идеологию дуалистической ереси – богомильства. Имея определенные параллели со славянским язычеством, богомильские идеи придали своеобразный облик русскому православию, особенно его простонародной интерпретации.

Официальное православие также очень рано приобрело своеобразие. В середине XI в. киевский князь Ярослав Мудрый добился канонизации своих братьев Бориса и Глеба, убитых в усобице 1015 г. Их культ быстро превратился в национальный (по крайней мере, на уровне элиты). Эта пара святых мучеников приобрела полуязыческую роль «заступников» Русской земли перед Богом – черта, имеющая многочисленные параллели в народном раннесредневековом католицизме, но нехарактерная для византийской ортодоксии.

Во внешней политике Русь была совершенно самостоятельна, что нашло яркое проявление в династических связях. Их преобладающий вектор имел скорее западное, чем южное направление. С 1015 г. до середины XII в., когда браки стали заключаться преимущественно внутри размножившегося рода Рюриковичей, 22 раза они выдавали своих дочерей за представителей других династий или брали оттуда невест. В том числе 3 раза брачный партнер представлял Византию, 4 раза – Польшу и 3 – Швецию, по 2 раза – Венгрию и Норвегию, по 1 – Францию и Англию. Еще 6 раз брачный союз заключался с семьей одного из вассалов императора Священной Римской империи, причем в одном из этих случаев киевская невеста затем вторым браком вышла за императора Генриха IV[11]. Для сравнения, брачные связи польской династии Пястов исчерпывались кругом ближайших соседей: помимо Рюриковичей, было несколько браков с членами королевских династий Дании, Швеции и Венгрии, а также один брак с дочерью германского императора и около десятка – с его вассалами, при полном отсутствии брачных связей с Англией, Францией, Византией. У чешских Пшемысловичей брачный круг был еще более узок: преобладали браки с представителями германских родов (маркграфов сопредельных Австрии, Лужиц и Миснии), а также венгерской и сербской династий.

Правовую систему Русь также выстраивала автономно, гораздо сильнее опираясь на местные традиции. Местным был язык юриспруденции и государственного аппарата, именовавшийся «руским языком». Греческий имел хождение в сфере богословия, но в небольшой степени. Эквивалентами западной латыни в богослужении и литературе стали литературный язык и письменность, разработанные византийскими миссионерами Кириллом и Мефодием в 863 г. на южнославянской основе. Обычно этот язык, в отличие от «руского», именовали «словеньским» (в современной традиции – церковнославянским), хотя на той стадии они были весьма близки между собой и, видимо, взаимно понимаемы. «Словеньскый языкъ и рускый одно есть», – утверждал автор «Повести временных лет».

Политическая централизация и принятие христианства привели к тому, что термин «Русь» еще раз изменил свое значение, приобретая не только политико-географический, но и этнический смысл. Слово «русский» стало общим самоназванием восточных славян, а особенности их веры по сравнению с западным и византийским христианством нашли отражение в том, что ее стали называть «русской верой». Эти тенденции сохранялись потом на протяжении многих столетий.



[1]Duczko, Wladyslaw. Viking Rus: Studies on the Presence of Scandinavians in Eastern Europe. Leiden and Boston: Brill, 2004.

[2]Шахматов А.А. Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916. Ч. 1. С. 67.

[3]Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). Москва: Аспектпресс, 1998.

[4]Annales de Saint-Bertin / ed. F. Grat, J. Vieillard, S. Clemence, L. Levillain. Paris, 1964. P. 30–31; Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб.: Евразия, 2005. С. 41.

[5]Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX-XI вв.: Тексты, пер., коммент. М., 1993. С. 7–51.

[6]Ибн Русте. Дорогие ценности // Кузьмин А. Г. «Откуда есть пошла русская земля...» М.: Молодая гвардия, 1986. Т. 2. С. 565–568.

[7]Цукерман К. Два этапа формирования древнерусского государства // Археологія. 2003. № 1.

[8]Текст о руссах из анонимного сочинения «Собрание историй» (1126 г.) // Кузьмин А. Г. «Откуда есть пошла русская земля...» М.: Молодая гвардия, 1986. Т. 2. С. 568–569.

[9]Кропоткин В.В. Экономические связи Восточной Европы в I тысячелетии нашей эры. М., 1967.

[10]Назаренко А. В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью ( Х–ХІ вв.) // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1985 год. М., 1985. С. 149–157.

[11]Dworzaczek W. Genealogia. Tablice. – Warszawa, 1957.