Истоки славянства

Исторические корни славянских языков, к числу которых принадлежит и белорусский, уходят в эпоху распада древнеевропейской языковой общности. По мнению линвистов, такая общность существовала уже после того, как от древнего индоевропейского ствола отделились предки хеттов, индоариев, греков, армян, фракийцев. В ее рамках тесно контактировали предки италиков, кельтов, иллирийцев, германцев, славян и балтов.[1] В этот же ряд входили и венеты – адриатические (от их имени происходит название современной Венеции), а по мнению многих исследователей – и другие, упоминаемые античными авторами в Иллирии, Бретани, на южном побережье Балтики.

Наилучшим археологическим соответствием является культурная общность полей погребальных урн, существовавшая в позднем бронзовом веке (примерно с середины XIV в. до н.э.) на территории Центральной Европы. Можно согласиться с мнением В. В. Седова, что распаду древнеевропейской языковой общности хорошо соответствует образование в финале бронзового и начале железного века (с Х по VI вв. до н.э.) ряда самостоятельных культур в ареале полей погребальных урн и зоне его влияния: западногальшатской (кельты), восточногальштатской и затем иллирийского гальшата (иллирийцы), вилланова (италики), ясторфской (германцы), эсте (адриатические венеты), западнобалтийских курганов (балты), а также разных групп лужицкой культуры и производной от нее поморской.[2] Некоторые специалисты допускали, что сам этноним «венеты» возник в лужицком ареале и именно с его наследием следует связывать позднейшие сведения о прибалтийских венетах.[3]

Рис. 1. Распад древнеевропейской общности (по В. В. Седову)

а- ареал среднеевропейской культурно-исторической общности полей погребальных урн: б - основные направления расселения; в - ареал западногальштатской культуры; г - ясторфской культуры; д - культуры подклешевых погребений; е - поморской культуры (окраинные балты); ж - западнобалтских курганов; з - культуры италийских племен; и - восточногальштатской культуры; к - культуры эсте

Позиция В. В. Седова по атрибуции культур, на которые распалась древнеевропейская общность, требует уточнения лишь в одном пункте. Он связывал с культурой курганов только западных балтов (предков прусов и ятвягов), а предками литовцев и латышей считал носителей культуры штрихованной керамики. Но последняя сформировалась независимо от общности полей погребальных урн, на основе синтеза поздних культур шнуровой керамики и пережиточных культур «лесного неолита». Ее носители никак не могли иметь отношения к балто-италийским контактам. Если уж связывать общность погребальных урн с древннеевропейцами, то культуру штрихованной керамики считать балтской неправомерно.

Рис. 2. Образование новых языковых общностей. 1350–500 гг. до н.э.(карта автора с участием П. Казанецкого из издания: Гістарычны атлас Беларусі. Т. 1: Беларусь ад старажытных часоў да канца XVIIIст. Варшава, 2008. С. 35).

Следует отметить, что существует альтернативная локализация древнеевропейской общности – ее связывают с ареалом культур шнуровой керамики. Но эта концепция противоречит выводам лингвистов о времени прекращения контактов балто-славяно-германского языкового ареала с кельто-иллиро-италийским. Связи между культурами шнуровой керамики, имеющими хоть какое-то отношение к формированию италиков и балто-славян, могли бы существовать только во время так называемого общеевропейского горизонта шнуровой керамики. Он относится к позднему неолиту, согласно калиброванным радиоуглеродным датам – около 2,9–2,5 тыс. лет до н.э. Такая дата разделения выглядит слишком ранней. Общими для индоевропейских языков (включая и те, что обособились задолго до стадии древнеевропейского единства) являются названия сакрального царя (рекса), бронзы (меди) и драгоценных металлов, меча, колесной повозки и деталей конной упряжи, терминов кузнечного дела, купли-продажи и владения собственностью.[4] Все это соответствует реалиям скорее бронзового века, а не позднего неолита.

Что касается этногенеза славян, то наибольший интерес в этой перспективе приобретает поморская культура (именуемая в литературе также восточнопоморской, поморско-подклешевой), сложившаяся на базе одной из групп лужицкой культуры в V веке до н.э. Выше уже упоминалась возможная связь лужицкой культуры с прародиной венетов. Основанием для такого предположения служит приводимая рядом античных авторов (Гесиод, Эсхилл, Эврипид, Никандр и др.) мифологическая традиция о янтарной реке Эридан, смутно ассоциируемой со страной венетов.[5] Позже, в римское время, этот сюжет был отождествлен с рекой Пад (По) и землями адриатических венетов, о чем пишет Плиний Старший в своей «Естественной истории».[6] Однако месторождений янтаря, сопоставимых с балтийскими, там нет. При этом римские авторы І-ІІ вв. н.э. размещали на южном побережье Балтики каких-то других венетов (венедов), отличных от адриатических, о чем речь еще пойдет ниже. Страбону в начале І в. н.э. была известна версия о том, что адриатические венеты являются колонистами одноименного народа (который он относил к кельтам), обитавшего где-то на берегу Океана.

Со времен Плиния существуют разные толкования связи янтаря с венетами. Возможно, адриатические венеты первыми наладили торговые связи с Прибалтикой через свою гипотетическую прародину в бассейне Вислы (наиболее вероятного претендента на роль первоначального Эридана) и познакомили греков с янтарем, в связи с чем их страна стала восприниматься как родина этого ископаемого.

Все это служит аргументами в пользу высказывавшейся многими исследователями гипотезы о том, что носители поморской культуры могли, подобно своим дальним родичам из долины По, называться венетами или венедами. Хотя эту гипотезу принимают далеко не все, она позволяет построить наименее противоречивую концепцию происхождения славян. Это не означает, что поморских и тем более адриатических венетов следует напрямую считать славянами. То были родственные этносы с языками древнеевропейского происхождения, которые отличались между собой примерно так же, как и от других языков той же группы – прабалтского (носители культуры западнобалтийских курганов), прагерманского (ясторфская культура) и др. Но язык носителей поморской культуры следует считать той основой, на которой тысячелетием позже сложился собственно славянский язык. Других претендентов на эту роль просто не остается, ибо остальные культуры этого круга или не имели непосредственного продолжения, или надежно связываются с другими этносами.

Рис. 3. Ареал поморско-подклешевой культуры в V–IV вв. до н.э. (По В.В.Седову).

а — могильники с подклёшевыми погребениями; б — первоначальный регион поморской культуры; в — территория расселения племен поморской культуры; г — ареал лужицкой культуры; д — ясторфской культуры (германцы); е — западного гальштата (кельты); ж — восточного гальштата (иллирийцы); з — западно-балтских курганов (балты); и — штрихованной керамики (по В. Седову – территория восточных балтов); к — милоградской культуры; л — скифской культуры; м — дакийских племен.

Это значит, что первый этап этногенеза славян протекал в основном на землях современной Польши. Лишь на крайнем юго-западе, в районе Бреста, поморская культура проникала на белорусскую территорию. Остальная часть Беларуси была занята культурами, в сложение которых основной вклад принесли потомки древней общности шнуровой керамики, слившиеся с племенами «лесного неолита». Им предстояло сыграть роль субстрата для будущих белорусов, а также русских, литовцев, латышей и в какой-то мере – финских народов (формирование которых происходило в это же время в ареале ананьинской, позднекаргопольской и лукконсаарской культур на севере Восточной Европы).

Чаще всего язык этого субстрата на основании данных гидронимии считается балтским, но с этим можно поспорить. Дело в том, что лингвисты обычно исходят из предположения, что в прошлом существовал примерно такой же набор языков, как и сейчас. Пытаясь истолковать какое-то географическое название, непонятное нынешним жителям, они ищут соответствия в других современных языках. Но порой равно убедительные этимологии находятся сразу в нескольких, причем заведомо неродственных языках. Так, известен целый ряд топонимов, которые находят параллели одновременно в балтских и финно-угорских языках. Это относится в частности, к гидронимам Ловать, Пола, Тосна, Цна, Нарва и др. Означает ли это, что на этой территории жили некогда предки либо балтов, либо финнов, как предполагают участники затянувшейся «балто-финской дискуссии»?[7] Совсем необязательно. В прошлом несомненно существовали языковые группы, которые полностью исчезли. И балты, и финны могли заимствовать слова, на основании которых строятся этимологии, из некоего общего источника.

Характерно, что гидронимия, имеющая прямые аналогии в Литве и Латвии, в последние десятилетия выявлена практически на всех территориях, где некогда были распространены культуры шнуровой керамики: не только в верхнем Поднепровье,[8] но и на верхнем Дону,[9] в бассейнах Оки[10], Вислы и Одера,[11] а также по всей Новгородской земле,[12] где о присутствии балтов в железном веке говорить уж никак не приходится. Продолжая по инерции именовать эту гидронимию «балтской», лингвисты путаются сами и запутывают читателей. Она оставлена носителями древних вымерших языков, остатки которых сохранились (в качестве заимствований) прежде всего в современных балтских языках, но частично также в финских. Именно этот заимствованный лексический пласт определяет специфику литовского и латвийского языков, отличая их от других потомков древнеевропейской языковой общности. Прабалты уже на ранней стадии своего этногенеза впитали значительную часть древнего субстрата, что подтверждается и географией генетических маркеров. Как будет подробно показано ниже, по наиболее показательным маркерам Y-хромосомы литовцы и латыши практически не отличаются от эстонцев – отпрысков финской языковой общности, наслоившихся на тот же субстрат.

Отрывочные сведения о древнем населении будущей Беларуси дошли до нас благодаря описанию Скифии и прилегающих земель, сделанному в середине V в. до н.э. Геродотом.[13] Из многочисленных его толкований отметим высказанную С. Е. Рассадиным идею о том, что расселение некоторых народов, упомянутых Геродотом. не может быть точно соотнесено с ареалами археологических культур, а приходится скорее на их стыки.[14] Это может объясняться тем, что их материальные черты стали в это время очень похожими благодаря сильной «скифской вуали» – распространению престижных вещей, украшений, оружия и определенных мировоззрений, придавшему этим культурам характерный колорит. Пространство, частично затронутое влиянием скифов, археологически определяется как милоградская культура. Более-менее конкретные сведения Геродота касаются только ее южной части, которую вместе с прилегающей частью собственно скифской лесостепной культуры можно связывать с упомянутыми им неврами и скифами-земледельцами. Далее на север Геродот размещает полумифических «андрофагов» (людоедов). Видимо, так в сознании эллинов отразилось почти неизвестное им население культур штрихованной керамики и днепро-двинской, социальный уровень которых действительно выглядит более примитивным по сравнению с культурами скифского круга.

Рис. 4. Северная периферия Скифии и античного мира. VIII/VII–III вв. до Р.Х. (карта автора из издания: Гістарычны атлас Беларусі. Т. 1: Беларусь ад старажытных часоў да канца XVIII ст. Варшава, 2008. С. 36).



[1]Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и пракультуры. Т. I. Тбилиси, 1984. С. 422–423.

[2]Монгайт А.Л., Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. – М.: Наука, 1974; Седов В. В. Славяне. Историко-археологическое исследование. М., 2002.

[3]Milojćić V. Zur Frage der “Lausitzer Wanderund” // Germania, 1952. Bd. 30. S. 318–325; Хенсель В. Венеты, венеды и их связь с населением Северной Италии и Польши// Древности славян и Руси. М., 1988. С. 158–161.

[4]Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. II. С. 709–752.

[5]Kolendo J. Swiat antzczny i barbarzyncy: Teksty, zabytki, refleksija nad przeszłoscia. Seria podręczników, tom 1. Warszawa, 1998.

[6]Плиний Секунд Г. Естественная история // Латышев В.В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. Вестник древней истории. 1949. №2.

[7]Топоров В. Н. К вопросу о древнейших балто-финноугорских контактах по материалам гидронимии // Балто-славянские исследования 1988-1996: сборник научных трудов / Российская Академия наук, Институт славяноведения и балканистики. – Москва: Индрик, 1997. С. 325–331.

[8]Топоров В.Н., Трубачев О. Н., Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. Москва, 1962.

[9]Топоров В.Н. Балтийские следы на Верхнем Дону // Балто-славянские исследования. 1988-1996. Москва, 1997. С. 311-324.

[10]Топоров В.Н. Балтийский элемент в гидронимии Поочья. I // Балто-славянские исследования. 1986. Москва, 1988. С. 154-177; Он же. Балтийский элемент в гидронимии Поочья. II // Балто-славянские исследования. 1987. Москва, 1989. С. 47-68; Он же. Балтийский элемент в топонимии Поочья. III // Балто-славянские исследования. 1988-1996. Москва, 1997. С. 276-310; Откупщиков Ю.В. Древняя гидронимия в бассейне Оки // Балто-славянские исследования XVI. Москва, 2004. С. 83-114.

[11]Орел В.Э. Неславянская гидронимия бассейнов Вислы и Одера // Балто-славянские исследования. 1988-1996. Москва, 1997. С. 332-358.

[12]Васильев В.Л. Древнебалтийская топонимия в районе Новгородской земли // История и археология Новгорода. Вып. 21. Новгород: Новгородский гос. объед. музей-заповедник, 2007.

[13]Геродот. История. М., 2007.

[14]Рассадзін С.Я. Землі амаль невядомыя. Будучая Беларусь паводле антычных манускрыптаў. Мінск: Полымя, 1996.