Крепостное право и обновление популяции

Источники XVIII в. позволяют оценить степень подвижности населения Кореньщины. На протяжении нескольких десятилетий собственникам имения Корень пришлось вести тяжбу по поводу выдачи крестьянской семьи, поселившейся в их владениях. Эта история началась с побега, совершенного подданным фольварка Гребень в Ошмянском повете Титом Крупским, который в 1680-е гг. после смерти своих родителей покинул это имение и нашел приют в деревне Прудки. Там он женился и завел свое хозяйство. Собственник Гребеня Антоний Ян Стабровский обратился к владельцу Прудков канонику Згерскому с требованием вернуть беглеца. Тот предложил взамен выплатить 250 злотых отступного. Стабровский согласился на эти условия, о чем оговорил специально при продаже Гребеня пану Петру Каролю Сабине 8 ноября 1689 г.[1] Однако примерно через 30 лет сын пана Сабины Юзеф неожиданно предъявил претензии на трех сыновей уже покойного Тита, с тех пор проживавших в Прудках, — Казимира, Николая и Томаша. Примерно в начале 1720-х гг. братья Крупские обратились к капитулу с просьбой о защите. Они жаловались, что пан Сабина не дает им покоя, требуя вернуться в его владения, из-за чего они вынуждены прятаться у соседей[2]. Не вполне ясно, какую юридическую основу могли иметь под собой подобные притязания — учитывая как давность произошедшего побега и ранее достигнутое соглашение, так и то, что сыновья Тита родились уже на новом месте и никогда не были подданными прежнего владельца. Еще более удивительно, что эти притязания имели успех.

В январе 1725 г. шляхтич Антоний Горновский подрядился вернуть Юзефу Сабине его подданных (выступающих уже под фамилией Шеляжонки) за вознаграждение в 300 злотых, о чем был составлен соответствующий документ[3]. Вероятно, Горновский был большим мастером по ведению тяжбы. С полученными от Сабины документами, доказывающими права последнего на этих крестьян, Горновский обратился в высшую судебную инстанцию Великого Княжества Литовского — Главный трибунал, который 31 августа 1726 г. вынес решение в его пользу[4]. Каноники, однако, отказались выполнить это решение, за что на имение Прудки был наложен штраф в размере 3393 злотых. Впрочем, и судебных исполнителей, прибывших 5 мая 1727 г. взыскивать этот штраф, каноники с помощью слуг, войтов и крестьян не впустили в свое имение. Это вызвало увещевание короля Августа II от 25 октября 1727 г. в адрес капитула[5], которое, похоже, также было проигнорировано. Горновский, так и не добившись выполнения судебного решения, 8 марта 1728 г. подал в трибунал новую жалобу[6]. Конец этой истории фиксирует документ, датированный 26 августа 1738 г. (не исключено, что одна цифра в дате ошибочна, и речь идет о том же 1728 г.). В нем Горновский свидетельствует канонику Антонию Жолковскому, что наконец получил от него трех упомянутых крестьян — Казимира, Николая и Томаша Шеляжонков — со всею рухомостью, конями, быдлом рогатым и нерогатым, а также сумму в 345 злотых[7].

История с выдачей потомков Тита Крупского могла бы служить доводом в пользу существования весьма жесткой лично-наследственной зависимости крестьян, распространявшейся даже на их возможных потомков. Но вопреки этому состав населения в имении Корень отнюдь не был постоянным, что можно установить путем сопоставления последовательных инвентарей и анализа метрических записей. Удается проследить динамику персонального состава популяции Кореньщины на протяжении последнего полувека ее существования в составе Великого Княжества: с 1740 г. (в некоторых случаях — чуть ранее) и до начала 1790-х гг.

Ситуация несколько осложняется тем, что в некоторых случаях несомненные родственники фигурируют в источниках под разными фамилиями, а порой одно и то же лицо упоминается под несколькими фамилиями или прозвищами. В качестве примера можно привести жителя Прудков Алексея Шуляка. В документе 1737 г. он фигурирует вместе с братом Николаем (Никлусом), жившим в деревне Жирблевичи, а в инвентаре 1744 г. выступает как новоназначенный войт престимония Прудки. Тем не менее в инвентаре 1740 г. мы не находим Алексея Шуляка, а вместо него выступает Алексей Ковалевский с пятью сыновьями. Между тем его брат записан в Жирблевичах как Николай Шуляк. В дальнейшем оба они, а также их многочисленные потомки неоднократно упоминаются в метрических книгах 1760-х — 1780-х гг. то под фамилией Шуляк, то под фамилией Ковалевский.

Такую же стойкую взаимозаменяемость обнаруживают фамилии Шаршун и Пустошило, распространенные в деревне Громница, а также Жукович и Шаповал — в деревне Жирблевичи. Трое других дворохозяев Громницы в инвентаре 1740 г. проходят под фамилией Войцелевич. Видимо, один из них упомянут чуть позднее в решении капитула по делу о войтовстве Юрия Лиса в 1744 г. как Стасько Войтюк, но это — единственные случаи употребления фамилии в такой форме. В инвентаре 1761 г. и во всех позднейших документах их потомки в деревне Громница выступают под фамилией Стасюлевич, которой я буду придерживаться в дальнейшем изложении.

В иных случаях употребление одним крестьянским родом разных фамилий или прозвищ также устанавливается с большей или меньшей долей предположительности. Так, в Михалковичах инвентарь 1740 г. упоминает двух дворохозяев под фамилией Носевич (Федора и Лаврина), а в еще одном дворе указан Максим Сатаневич с тремя сыновьями, старшим из которых был Степан. В следующем инвентаре 1747 г. Максим Сатаневич отсутствует, но фигурирует Степан Носевич. Очевидно, Максим умер между 1740 и 1747 гг., а унаследовавший хозяйство старший сын в дальнейшем пользовался фамилией Носевич. К сожалению, проверить это предположение невозможно, поскольку к моменту появления метрических книг в начале 1760-х гг. потомки Максима Сатаневича в престимонии Великий Корень уже отсутствовали. Что касается Федора Носевича и его сына Казимира, то они в метрических книгах эпизодически упоминаются под еще одной фамилией — Лосики. Другие случаи изменения фамилий будут оговариваться в тексте по мере необходимости.

Несмотря на многовариантность некоторых фамилий, имеющиеся источники при их перекрестном анализе позволяют идентифицировать практически все фамильные группы, упомянутые в инвентаре 1740 г., — их было 35, и еще 3 семьи указаны без фамилий, в качестве зятьев или примаков. Фамилию одного из них (Себастьяна, зятя Николая Жолнеровича) установить не удалось, так как в иных документах он не упоминается. В двух других случаях фамилии таких зятьев относительно надежно реконструируются. Так, среди жителей Громницы в инвентаре 1761 г. фигурирует вечистая семья Воронко в составе пяти братьев, из которых лишь старший, Павел, был к тому времени женат. Такой состав семьи предполагает, что незадолго до того они лишились родителей. В 1740 г. указанная фамилия в деревне не упомянута, но в одном из дворов в качестве зятя Федора Шаршуна назван некий Григорий, имевший сына Павла. Весьма вероятно, что именно он был отцом пятерых братьев, носивших в инвентаре 1761 г. фамилию Воронко. Позднее данная фамилия также выходит из употребления, а члены этой семьи и их потомки упоминаются под другими фамилиями — Руцкий или Рудковский.

В другом случае инвентарь 1740 г. упоминает в одном хозяйстве деревни Михалковичи двух братьев Церахневичей, Корнея и Апанаса, у первого был зять Казимир. Вполне возможно, что с ним следует отождествлять Казимира Коренского, младшие дети которого рождались в названной деревне в 1760-е гг., а старшие к тому времени достигли брачного возраста (т. е. родились в начале 1740-х гг.). С учетом этих двух предположительных отождествлений общее число распознаваемых фамилий в инвентаре 1740 г. достигает 37, и одна из них остается неизвестной.

Многие фамилии встречались лишь в одном или двух дворах, но некоторые были распространены очень широко, представляя собой настоящие родовые кланы. При анализе их распространенности и динамики происходивших изменений возникает проблема выбора единицы учета. Отдельные фамилии даже в одном дворе были представлены двумя и более малыми семьями (например, женатые братья с детьми или отец и женатый сын), поэтому подсчет может быть проведен по разным критериям (число дворохозяев с одинаковой фамилией, количество нуклеарных семей или общее число лиц мужского пола, принадлежавших к данной фамилии). Результаты таких подсчетов сведены в таблицу 4.

Т а б л и ц а 4. Распространение фамилий в селениях Кореньщины на 1740 г.

№ п/п

Фамилия

Деревня

Количество

дворохозяев

Количество

семей

Количество

мужчин

1

Балцевич

Терехи

5

7

18

2

Банцаревич

Корень

2

2

5

3

Башко

Прудки

1

1

3

4

Бубер

Корень

2

3

3

5

Булах

Громница, Терехи

2

4

5

6

Бычковский

Михалковичи

2

2

8

7

Вашкевич

Громница, Терехи

2

3

8

8

Воронко? (Руцкий)

Громница

0

1

2

9

Высоцкий

Лищицы

1

1

4

10

Гладкий

Михалковичи

1

1

4

11

Жолнерович

Чернево, Терехи

5

10

22

12

Жукович (Шаповал)

Жирблевичи

1

3

5

13

Кичин

Прудки

1

1

1

14

Клементович

Терехи

1

1

3

15

Колоша

Михалковичи, Чернево

7

8

23

16

Коренский?

Михалковичи

0

1

1

17

Корчашко

Лищицы

1

3

5

18

Кухаронок (Кухар)

Громница

1

3

3

19

Лешкевич

Жирблевичи

3

3

7

20

Лис

Прудки, Лищицы

13

16

33

21

Можальский (Мазальчик)

Прудки

1

2

4

22

Надольский

Корень

1

1

1

23

Неведомский

Громница

1

1

3

24

Носевич + Сатаневич

Михалковичи

3

3

8

25

Равина

Прудки, Жирблевичи, Михалковичи

5

7

22

26

Радкевич

Прудки

1

2

1

27

Стасюлевич (Войцелевич)

Громница

3

9

17

28

Тарлецкий

Михалковичи

1

2

5

29

Церахневич (Церахович)

Михалковичи

1

2

2

30

Цеханович

Жирблевичи

0

1

2

31

Цёрло

Михалковичи

1

1

3

32

Черепан

Прудки

1

1

2

33

Шаршун

Громница

1

2

5

34

Шуляк + Ковалевский

Жирблевичи, Прудки

2

3

10

35

Щербович

Корень

7

9

22

36

Юркевич

Корень

1

1

4

37

Ясинский

Терехи

1

1

3

38

Не указана

Чернево

0

1

1

Как видно из таблицы, распространенность некоторых фамилий (Лис, Жолнерович, Стасюлевич, Щербович, Колоша, Равина, Балцевич) явно свидетельствует о длительном обитании их носителей на одном месте. В деревне Чернево, например, фамилия Жолнерович представлена во всех пяти дворах. Напомним, что среди шести дворохозяев, отмеченых в первом инвентаре престимония Великий Корень (около 1680 г.), двое носили именно эту фамилию. Не приходится сомневаться, что все упомянутые в 1740 г. Жолнеровичи являлись их прямыми потомками. То же относится и ко второй фамилии, названной в инвентаре около 1680 г., — Калуш (Колоша). В тот момент дворохозяев с такой фамилией было двое, к 1740 г. их число увеличилось до семи.

Вместе с тем есть надежные данные о том, что некоторые из указанных в инвентаре 1740 г. фамилий появились на Кореньщине сравнительно недавно. Это относится к двум из трех дворохозяев деревни Лищицы — Михаилу Высоцкому и Апанасу (в инвентаре — Тимоху) Корчашко, которые в более раннем документе 1736 г. фигурируют соответственно как зять основателя Лищиц Юрия Лиса и как новик. Можно полагать, что оба они осели на Кореньщине не ранее начала 1730-х гг. В самом инвентаре 1740 г. про одного из жителей Кореня, Якуба Надольского, говорится, что он незадолго до того пристал до вдовы умершего дворохозяина — Щербовича.

В инвентаре престимония Малый Корень за 1761 г. часть крестьян упоминаются как вечистые (т. е. крепостные, исконные обитатели), а некоторые — как захожие. При этом давно захожими названы носители трех фамилий, упоминаемых в 1740 г. Один из них Юзеф Кухаронок из деревни Громница (его имя в инвентаре 1740 г. отсутствует, но он, видимо, состоял в каком-то родстве с упомянутыми в нем Бартоломеем Кухаром и его племянником Федором). Другим давно зашлым назван житель Черехов Матей Вашкевич (он упомянут в качестве дворохозяина этой деревни в 1740 г.). Наконец, к той же категории крестьян отнесены в 1761 г. жители Жирблевич — Ефим Лешкевич и его братья (все они фигурируют в 1740 г. в качестве сыновей Матея Лешкевича). Вероятно, все три семьи обосновались в престимонии Малый Корень незадолго до 1740 г., причем память об их пришлом происхождении сохранилась более двадцати лет спустя. Отмечу, что фамилия Кухаронок в эти годы фиксируется по метрическим книгам в деревне Бесяды соседнего Гайненского прихода[8], а фамилия Лешкевич — в имении Укроповичи Кореньского прихода. Фамилия Вашкевич в более позднее время часто встречалась в деревне Стайки, относившейся к Гайненскому униатскому (позднее — православному) приходу. Но, поскольку униатские метрические книги за середину XVIII в. не сохранились, утверждать о проживании уже тогда Вашкевичей в этой местности с полной уверенностью нельзя.

Можно допускать, что и зять Казимир (предположительно — Коренский), поселившийся в хозяйстве Корнея Церахневича в Михалковичах за несколько лет до 1740 г., прибыл извне. Похожая фамилия — Корженевский — зафиксирована в 1745 г. в метрических записях соседнего Хотаевичского костела[9]. Очевидно также пришлое происхождение семьи Черепан, чья фамилия представлена всего в одном дворе деревни Прудки (там жили неженатые братья Гришко и Матей Черепаны, видимо, сыновья недавно умершего крестьянина), тогда как в соседнем имении Эйнаровичи, относившемся к Гайненскому приходу, она была довольно распространенной[10]. Вероятно, один из носителей этой фамилии (отец указанных братьев?) не позднее 1730-х гг. переселился оттуда.

Инвентари 1740-х гг., близко отстоящие друг от друга по времени, позволяют более-менее точно датировать исчезновение некоторых семей. В принадлежавшем плебании селе Корень из 13 крестьян-дворохозяев, упомянутых в 1740 г., следующий инвентарь за 1742 г. упоминает всего 10, причем два из их хозяйств тоже фактически запустели. О жителях одного из них (Матее Банцеревиче с женой и маленьким сыном) сказано, что все они вымерли. В другом дворе дети поумирали, а хозяин (Кондрат Юркевич) бежал, так что осталась лишь его жена. О судьбе трех хозяев (Якуба Надольского, Гаврилы Бубера и Якуба Щербовича) ничего не известно, кроме того, что они исчезли в коротком промежутке с 1740 по 1742 г.

В деревнях Прудки и Лищицы престимония Прудки из 24 хозяйств, указанных в инвентаре 1740 г., два тоже отсутствуют уже в следующем инвентаре (около 1744 г.). Как и в предыдущем случае, нет данных о том, что послужило причиной их исчезновения — смерть дворохозяев (Андрея Башко и Ильюка Кичина) или их уход из имения.

В деревнях Михалковичи и Чернево, составлявших престимоний Великий Корень, за время между инвентарями 1740 и 1747 гг. состав подданных также слегка изменился. В Михалковичах исчезло хозяйство Самуэля Колоши, имевшего в 1740 г. сына и четырех дочерей. Возможно, он и его сын умерли за это время, но нельзя исключать и того, что он покинул имение. В Черневе также не упоминается Петр Жолнерович, ранее имевший троих сыновей и ведший совместное хозяйство с двумя женатыми братьями (в 1747 г. главой хозяйства выступает его брат Криштоф). Впрочем, в этом случае наиболее вероятным представляется, что Петр умер за время между двумя инвентарями, хотя его убытие также нельзя исключить.

Таким образом, среди 123 малых семей, представленных в 82 хозяйствах Кореньщины в 1740 г., примерно 8 (если считать предположительно пришлыми Коренского и Черепана) появились незадолго до того, а не менее 9 вымерли или покинули имение в течение нескольких последующих лет. Пропорция новоприбывших (6,5%) примерно соответствует пропорции похожих людей, подсчитанной М. Ф. Спиридоновым по инвентарям последней трети XVI в. Это позволяет утверждать, что данная социальная прослойка за полтора столетия не уменьшилась.

Дальнейшие изменения в составе кореньской популяции на протяжении конца 1740-х — 1750-х гг. приходятся на лакуну в источниках, но их можно в той или иной мере реконструировать на основании инвентаря Малого Кореня за 1761 г., метрических записей (дошедших до нас с начала 1760-х гг.) и более поздних инвентарей других престимониев. За указанный период на территорию Кореньщины переселились не менее 18 новых семей. В Громнице появились 2 новые фамилии (Гилевский и Гусаковский), в Жирблевичах — 2 (Мазур и Рашкевич), в Прудках — 3 (Ловцевич, Шваб и Юшкевич), в Лищицах — 6 (Богатыревич, Греский, Жуковский, Павлович, Шейпа и Хвастович), в Черневе — 3 (Борейко, Подольский и Саврицкий), в Михалковичах — 1 (Михальский) и в Корене – 1 (Лемеш). Есть основания полагать, что четверо или пятеро из новоприбывших подселились в существовавшие до того хозяйства в качестве примаков путем брака с вдовами или дочерьми дворохозяев. Остальные образовали собственные домохозяйства. Некоторые из них переселялись целыми семьями, а иногда и группами семей.

Так, Андрей Гусаковский выступает в инвентаре 1761 г. как примак одного из коренных жителей Громницы, Петра Стасюлевича. Примаками же названы и три сына Андрея, родившиеся (судя по обстоятельствам их позднейших упоминаний в метрических книгах) в 1750-е гг. Это позволяет предполагать, что термин примак в данном случае употреблен не в смысле «зять, поселившийся в семье тестя», а в другом значении, которому соответствуют столь же традиционные термины издольник, участник или потужник. Они обозначали постороннего человека (хотя это мог быть и родственник), жившего и работавшего совместно с семьей основного дворохозяина. Семья Андрея Гусаковского появилась в имении, вероятно, незадолго до этого. Отметим, что в метрических записях Гайненского и Хотаевичского костелов в это время неоднократно упоминаются Гусаковские, но с пометкой MD (сокращение от латинского выражения Magnificus Dominus, которым обозначались обычно представители мелкой шляхты). В то же время Гусаковские на территории имения Корень, как и другие его подданные, указываются с пометкой L (Laboris, крестьянин). Видимо, это разные роды, хотя в принципе нельзя исключать разделение одного рода на крестьянскую и шляхетскую ветви.

В деревне Жирблевичи тот же инвентарь 1761 г. фиксирует в доме вечистого Ивана Жуковича его зятя — захожего Сымона Мазура. Он явно незадолго до того подселился в существовавшее хозяйство путем брака на дочери его главы.

С другой стороны, пришлый род Жуковских[11] успел сильно размножиться в деревне Лищицы: в инвентаре 1774 г. три его представителя (Матей, Иосиф и Франц) выступают самостоятельными домохозяевами, а Адам Жуковский — кутником, т. е. последний не имел собственного дома (при этом он владел полевым наделом в четверть волоки пустовской земли). В инвентаре 1778 г. все они указаны как захожие. Скорее всего четверо Жуковских были братьями — сыновьями крестьянина, обосновавшегося в Лищицах во второй половине 1740-х — 1750-х гг. и умершего задолго до составления указанных инвентарей. Возможно, это был Иосиф Жуковский. Запись о его смерти, датированная ноябрем 1763 г., фигурирует одной из первых среди сохранившихся.

Еще одна пришлая семья в Лищицах, носившая фамилию Шейпа, также успела разделиться не позднее 1760-х гг., хотя в инвентарях 1774 и 1778 гг. выступает всего один ее представитель — Савка Шейпа (при этом в первый раз он явно ошибочно назван вечистым, а во второй раз правильно — захожим). Помимо него с первых же метрических записей упоминается Фадей Шейпа, который умер в мае 1770 г. в возрасте около 45 лет, после чего его вдова, вероятно, повторно вышла за подданного престимония Великий Корень Матея Жолнеровича и вместе с четырьмя сыновьями переселилась в его дом (дальнейшая судьба этих повзрослевших сыновей в 1780-е гг. прослеживается по инвентарям и метрическим записям деревни Чернево). Кроме того, в 1764 г. в Лищицах зафиксировано рождение сына у Мартина Шейпы, а в 1769 г. в качестве крестного отца выступает Марко Шейпа. Возможно, это было одно и то же лицо (случаи искажения имен в метрических книгах достаточно часты). Марко Шейпа умер в Лищицах в апреле 1785 г. в возрасте около 50 лет. В дальнейшем в инвентаре 1787 г. и ревизских сказках названной деревни фигурируют его сыновья Франтишек (Франц) и Бенедикт, родившиеся примерно во второй половине 1750-х гг. Все это указывает на то, что его семья прочно обосновалась в Лищицах и, видимо, жила там столь же постоянно, как и семья его родственника (брата?) Савки. Почему инвентари 1774 и 1778 гг. совершенно не упоминают данную семью — остается загадкой. Сказанное выше позволяет предположить, что домохозяйство в составе Савки, Фадея и Марка Шейпов (а возможно, и их отца) обосновалось в Лищицах примерно в одно время с семьей Жуковских. Вероятно, во второй половине 1760-х гг. братья Шейпы уже имели отдельные хозяйства.

Параллельно с появлением новых семей шел обратный процесс — исчезновение прежних. Помимо 9 упомянутых выше семей, исчезновение которых датируется началом 1740-х гг., за последующие 20 лет (до появления регулярных метрических записей) исчезли не менее 23 семей. Трудно сказать, сколько из них попросту вымерли за это время, не оставив мужских потомков. Тем не менее можно полагать, что некоторые семьи переселились в другие имения.

С начала 1760-х гг. по начало 1790-х появление пришлых людей в имении Корень фиксируется достаточно надежно, главным образом благодаря метрическим книгам. За эти примерно 30 лет появились около 50 новых семейств. В одном случае пришлое происхождение семьи можно предполагать, но не утверждать наверняка: в деревне Жирблевичи с 1763 г. регулярно упоминается семья Петра Войцеховича, еще отсутствующая в инвентаре 1761 г. Эта фамилия созвучна фамилии Войцелевич, под которой в инвентаре 1740 г. упоминаются три крестьянские семьи из Громницы, в 1761 г. и позднее известные уже как Стасюлевичи. Был ли Петр Войцехович сыном одного из них или прибыл извне — наверняка сказать невозможно. В любом случае он поселился в Жирблевичах вскоре после 1761 г. и прожил там около 15 лет. Чуть позднее этот же крестьянин, похоже, упоминается под фамилиями Ерошевич, Юрша или Юрашевский. Это, видимо, связано с его переездом около 1775 г. в новооснованный застенок Юрши престимония Великий Корень, жителем которого Петр Юрашевский выступает в последующих инвентарях.

Помимо этой семьи на территории Кореньщины в 1760-е гг. появились 17 новых поселенцев: семья Стаськи Шульговича (около 1762 г. в Жирблевичах, затем в новооснованном застенке Городец), Николай Петрище (около 1763 г. в Черехах), Матей Единович (около 1764 г. в Лищицах, затем в застенке Юрши), Михаил Лесюкевич (с 1764 г. в Черехах), Антон Гусаковский (с 1764 г. в Громнице, вероятнее всего, родственник поселившегося там ранее Андрея Гусаковского), Франц и Пахом Азаровы (около 1765 г. в Черневе), Михаил Буйко (с 1765 г. в Черневе, возможно, в качестве зятя; эта фамилия с начала 1760-х гг. фиксируется также в соседних имениях Лозки и Путилово, где жили несколько ее носителей), Семен Соколовский (с 1766 г. в Михалковичах), Юрий Бортко или Борткевич (с 1767 г. упоминается в Жирблевичах, в конце 1770-х — в Лищицах, где в это же время фигурирует его вероятный брат Апанас Борткевич), Семен Третьяк (с 1767 г. в Прудках), Петр Новицкий (в 1768 г. на очень короткое время в застенке Нарбутово), сразу несколько членов семьи Манко, позднее упоминаемых под фамилией Арендаревич (с 1768 г. в Корене), Янко Станкевич (с 1768 г. в Михалковичах, причем в инвентаре 1786 г. он выступает как кутник), Петр Томецкий (с 1768 г. в Жирблевичах), семья Зеляниных и Андрей Заянковский (около 1769 г. в Михалковичах), Иосиф Филипович (с 1769 г. в Корене). При этом двое Азаровых после 1768 г. исчезают со страниц метрических книг — вероятно, они снова убыли из имения. Кроме того, за эти же годы исчезли примерно 6 семей старожилов, о кончине которых нет записей в метрических книгах. Возможно, смерти некоторых из них попросту не зарегистрированы (ведение метрических книг в те годы было еще далеко не идеальным), но кое-кто мог покинуть имение.

В течение 1770-х гг. число обитателей Кореньщины пополнили 12 новых семейств: Ян Цеханович, Николай Кеминковский и три брата Фальковских (примерно с 1770 г. в Михалковичах), Николай Кушлевич (с 1770 г. в Жирблевичах), Леон Саврицкий (с 1771 г. в Черневе), Антоний Долинский (с 1771 г. в Михалковичах), Онуфрий Соколинский (с 1773 г. в Черневе), Иосиф Пахилко (с 1773 г. в Прудках), Ян Гусаковский с братьями (с 1774 г. в Корене), Юрий Микульский (с 1774 г. в Лищицах), Василь и Константин Борейко или Бурные (с 1776 г. в Михалковичах), Илья Квятковский (с 1778 г. в Нарбутове). Среди них Николай Кеминковский, Антоний Долинский, Юрий Микульский женились на вдовах прежних дворохозяев, а Илья Квятковский — на вдове жителя Чернева. За это же десятилетие 11 семей исчезли при отсутствии записей о смерти их главы. Из них 6 были пришлыми семьями, появившимися в предыдущие годы (Борткевич, Греский, Лесюкевич, Мазур, Микульский, Подольский), остальные — из числа старожилов.

В 1780-е гг. добавились еще 16 семей: Федор Бортко (возможно, родственник вышеупомянутых Борткевичей; в 1780 г. обосновался в Прудках, женившись на вдове), Василь Троцевский (в 1780 г. подселился в Лищицы, также женившись на вдове), Максим Орловский и Ян Турчинович (с 1780 г. упоминаются в Михалковичах, причем Орловский женился на вдове), Ян Петковский (с 1781 г. в Корене), Михаил Белостоцкий (с 1781 г. в Черневе), Николай Мазуркевич (с 1782 г. в Михалковичах, в 1786 г. упоминается как кутник), Франц Яцкевич (с 1782 г. в Черневе), Казимир и Томаш Заянковские (с 1785 г. в Громнице), Давид Мошницкий, Ян Хотько и Андрей Лопата (с 1786 г. в Михалковичах, причем Мошницкий подселился в качестве зятя в семью старожила, а Лопата в этом же году упоминается как кутник), Иосиф Тумаш (с 1788 г. в Михалковичах), Андрей Сивицкий (с 1789 г. в Прудках, женился на вдове), Сымон Тарасевский, Ян и Ефим Морозы (с 1789 г. в Корене, ранее фамилия Мороз широко распространена в деревне Слобода соседнего имения Эйнаровичи). За эти годы исчезли 36 семей, в том числе 12 пришлых (Борейко, Бортко, Лопата, Пахилко, Петковский, Сивицкий, Тумаш, Турчинович, Филипович, две семьи Хвастовичей, одна семья Цехановичей) и 24 местные. Исчезновение какой-то части из них можно объяснить пропусками в регистрации смертей, но явно имел место и значительный отток населения. Некоторые новоприбывшие исчезают уже через год-другой после своего появления.

В начале 1790-х гг. (до конфискации имения российскими властями в 1794 г.) появились лишь два новых переселенца — Андрей Казаковский и Павел Мышковский, причем оба в Корене, и оба вскоре исчезают. Первый из них упоминаются всего однажды — в январе 1790 г. в Корене родилась его дочь. За эти же годы резко усилился отток населения из имения: помимо вышеупомянутого Казаковского на протяжении 1792–1794 гг. исчезают сразу 18 семей, из которых 7 были недавно прибывшими (Квятковский, Мазуркевич, Мышковский, три обособившиеся семьи Фальковских, Цеханович). Это, возможно, объясняется военными действиями между российскими войсками и шляхетским ополчением Речи Посполитой, происходившими в 1792 г. и предопределившими второй раздел Речи Посполитой, а также наступившим затем безвластием, когда Виленский капитул лишился реального контроля над своим имением, а новый владелец еще не появился.

Сопоставление данных о дворах, зафиксированных в ревизии 1795 г., с метрическими записями и сведениями инвентарей позволяет достаточно уверенно утверждать, что к 1793 г. на территории Кореньщины насчитывалось примерно 160 дворохозяев, из них 112 являлись потомками местных уроженцев, упомянутых в инвентаре 1740 г., а 48 прибыли извне либо были потомками недавних переселенцев. Другими словами, за полвека обновилось около 30% популяции. Многим удалось закрепиться на новом месте и образовать устойчивые хозяйства, просуществовавшие затем не менее столетия. Но некоторые не были столь удачливы и продолжали поиски счастья на новом месте. К ним за это время присоединились и многие коренные жители — вероятно, бежавшие или переманенные в другие имения.

Сводка миграционной активности отражена в таблице 5. Вероятно, часть исчезнувших семей просто вымерла, что не всегда получало отражение в метрических книгах, но в целом динамика убытия была не меньшей, если не большей, чем появление пришлых людей.

Т а б л и ц а 5. Прибытие и убытие семей на территории Кореньщины в XVIII в.

 

 

 

Главы семей

Период

Прибыли

Убыли / исчезли

1730-е — начало 1740-х гг.

8

?

Конец 1740-х — 1750-е гг.

18

23

1760-е гг.

18

8

1770-е гг.

12

11

1780-е гг.

16

36

Начало 1790-х гг.

2

20

Всего

74

98

Эти цифры вынуждают несколько смягчить сделанный М. Ф. Спиридоновым вывод о том, что процесс закрепощения основной массы крестьянства Великого Княжества Литовского завершился к середине XVI в.[12] О завершении этого процесса можно говорить только в формально-юридическом смысле. На практике нормы крепостной зависимости постоянно нарушались. Видимо, довольно близка к истине оценка мобильности белорусских крестьян, сделанная российскими властями в 1777 г. при описании территорий, приобретенных в результате первого раздела Речи Посполитой: крестьяне губернии Могилевской до присоединения к Российской империи земли не были настоящие хозяева в их жилищах, по причине вольного перехода из одного места в другое. Хотя то и по польским правам запрещалось, но ненаблюдаемое тогда правосудие к сему как им, так и принимающим их вновь владельцам было поводом, посему не помышляли они ни о домоводстве, ни о земледелии, и так что редко поселянин, живущий в деревне, имел свою землю[13].

Последнее заключение, конечно, преувеличено. Но оседлость некоторых переселенцев действительно была весьма относительной. Показательна в этом смысле история рода Шульговичей. Носители этой фамилии упоминаются с первых метрических записей как жители Жирблевич. Учитывая, что в инвентаре 1761 г. они еще отсутствуют, а в метрических книгах упоминаются с августа 1762 г., время прибытия можно определить довольно точно. Вскоре на территории престимония Прудки возникло небольшое поселение — застенок Городец, при котором была основана мельница. Его обитателями и стала семья Шульговичей. Впервые мельница Городец упоминается в метрической записи 1769 г. как место рождения ребенка у Франца Шульговича. В реестре документов Кореньского костела упомянута хранившаяся там копия иска от 25 августа 1772 г. ксендзу Иозефу Варжецкому от помещика Франтишека Оборского, который требовал вернуть его беглого подданного — млынара Стаська Орловского с сынами его, уже отделенными[14]. Иск прежнего владельца остался безрезультатным, и эта семья прочно обосновалась на Кореньщине, где фигурирует исключительно под фамилией Шульгович. В инвентаре 1774 г. Городец отдельно не назван, а в конце списка жителей деревни Прудки значатся млынар (мельник) Стасько Шульгович с сыновьями Францем, Михаилом и Петром, а отдельно на слободе — Леон Шульгович (вероятно, его недавно отделившийся старший сын). Еще один сын Стаськи Шульговича, Ян, до 1769 г. упоминается в Жирблевичах, а затем неоднократно менял место жительства: в 1771 г. местом рождения его ребенка значится Чернево, в 1773 и 1775 гг. — застенок Копцы, в 1778 г. — Нарбутово, а в 1780 г. — село Корень. В инвентаре престимония Прудки за 1778 г. в качестве самостоятельных поселений названы застенок Городец (единственным дворохозяином там выступает захожий Леон Шульгович) и Млын (там жил захожий Франц Шульгович, сменивший в качестве мельника умершего к тому времени отца). Михаил Шульгович впоследствии также переселился — в застенок Юрши, где в инвентаре 1781 г. упомянут как млынар-огородник. Ранее 1786 г. он покинул Кореньщину (ревизская сказка 1795 г. обнаруживает его на территории имения Ганевичи).

Другим примером может послужить история рода Гусаковских. Его представитель Андрей Гусаковский, как уже отмечалось, еще до 1761 г. обосновался в Громнице в качестве примака одного из местных уроженцев. После смерти домохозяина Андрей, вероятно, унаследовал его надел, и в дальнейшем его потомки прочно обосновались в этой деревне. К моменту ревизии 1795 г. они уже разделились на два двора. Вероятный родственник (брат?) Андрея, Антон Гусаковский, появился в той же деревне в начале 1760-х гг., но после составления инвентаря 1761 г. При этом он, скорее всего, не был полноправным дворохозяином. Тем временем в селе Корень с 1774 г. появляется Ян Гусаковский, записанный в инвентаре 1783 г. как глава хозяйства, которое он делил с братьями Михаилом и Матеем и тремя племянниками. Возможно, эта семья состояла в родстве с Андреем и Антоном Гусаковскими. Около 1781 г. Антон также перебрался в Корень. Там в течение 1782 г. умерла его дочь и родился сын, а в инвентаре плебании за 1783 г. он упомянут с пометкой без хаты, т. е. как кутник.

Не позднее 1764 г. в Лищицах обосновался еще один пришлый крестьянин — Матей Единович. В этой деревне до 1771 г. рождались и умирали его дети. Вскоре (но до составления инвентаря 1774 г.) он, видимо, переселился в застенок Юрши, основанный на территории престимония Великий Корень. В инвентаре этого престимония за 1781 г. он выступает одним из четырех дворохозяев этого застенка, причем упомянут как слободчик. Там же он умер в апреле 1784 г., после чего один из его сыновей переселился в застенок Городец, а другой — в Чернево.

Под российским правлением крепостное право приобрело более строгие черты. Перемещения целых семей проводились, как правило, только по прямой инициативе владельца имения или с его санкции (обычно через брак).

Сразу после перехода имения в руки И. Неплюева произошли массовые переселения как между разными его владениями, так и внутри имения Красный Бор. Судя по данным ревизских сказок 1795 и 1811 гг., в урочище Копцы не позже весны 1795 г. была основана новая деревня, куда переселены 8 семей из Чернева (все по фамилии Окулич). Туда же в качестве неоседлых переведены еще 34 семьи (около 115 человек), из которых 13 семей — бывшие подданные кореньских престимониев, 20 переведены из имения Ганевичи и одна, вероятно, из Мурованого Двора. Взамен 11 семей (39 человек) из разных деревень Кореньщины переселены в имение Ловцевичи Вилейского уезда, двое неженатых парней — в Мурованый Двор и один — в деревню Молоди имения Ганевичи.

Многие переселенцы не прижились на новых местах, и через несколько лет, а то и месяцев 20 человек из Ловцевич вернулись в родные места. Но вместо них около 1798 г. туда переведены еще 6 молодых парней, среди которых четверо братьев Окуличей (до этого всей семьей они были переселены из Чернева в Копцы, но их родители вскоре умерли). Чуть позже в Вилейский уезд перешел житель Михалкович Дмитрий Хотько с женой и малолетним племянником.

Около 1795 г. пришлая семья Михаила Кишкурны в составе 5 человек поселилась в деревне Лищицы. Ее происхождение точно установить не удалось, но такая фамилия была довольно распространенной в окрестных приходах. В 1798 г. житель Эйнарович Василий Рулькевич перешел в примаки в хозяйство своей невесты, в деревню Михалковичи. Затем до ревизии 1811 г. на Кореньщине появляются еще несколько новых фамилий. В Коренесреди неоседлых упоминается семья Михаила Мороза из Мурованого Двора, в Прудках — семья Самуэля Стеткевича из Ганевич, вместе с которой, возможно, прибыл Томаш Каптур из той же деревни (впоследствии отданный в рекруты). Среди дворовых людей при помещичьей усадьбе появляются братья Иосиф и Андрей Заборонько, которые позже основали собственные семьи (один из них иногда упоминается в метрических книгах также под фамилией Воронович, второй — под фамилией Бекеш.

Поселение в урочище Копцы оказалось недолговечным и к моменту ревизии 1811 г. прекратило существование. Из 20 семей, переселенных из имения Ганевичи, назад вернулись 10, вымерли 6 и расселились по деревням Кореньщины (в качестве примаков и здольников) три семьи и два одиночки: сыновья Василя Троцевского или Пиннокваши (в Лищицах), Франтишек Яцковский с сыновьями, Казимир Драч или Воронько с сыновьями, Доминик и Авлас Воронько (все в Михалковичах). Все местные уроженцы также рассеялись, в основном по родным деревням, а один из них, Петр Равина осел в качестве примака в Эйнаровичах.

Между ревизиями 1811 и 1816 гг. две семьи и два неженатых парня переселились из Чернева в имение Мурованый Двор. Одно из этих переселений явилось следствием повторного брака главы семьи, Мартина Жуковского, на вдове из деревни Эйнаровичи, в хозяйство которой он перешел с детьми от первого брака (там он впоследствии фигурирует как здольник). В другом случае в примаки в ту же деревню перешел Игнат Кушлевич, для которого этот брак был первым. Николай Стасюлевич до переселения в деревню Слобода того же имения был уже женат, но происхождение его жены неизвестно.

В это же время, около 1813 г., в Михалковичах появляется семья Данилы Богдановича, переведенного из Ганевич (вероятно, вместе с женой). Чуть позже, на рубеже 1820-х гг., в число дворовых из деревни Юрковичи того же имения переведены Иван и Давыд Ясюкевичи, а в Коренеосела семья Семена Рыбчинского (вероятно, в качестве арендатора дворной пашни).

После смерти Неплюева в 1823 г. в ходе раздела имений между его наследниками и последующей перепродажи Красного Бора и Ганевич также произошло перераспределение некоторых подданных. Из Красного Бора в Мурованый Двор по купчей крепости перешли 8 неженатых мужчин, еще двое попали в отдаленные имения — в Тверскую и Черниговскую губернии. Взамен в Прудки из Мурованого Двора перешла семья Василия Бекеша в составе 5 человек. В 1824 г. благодаря браку вдовы из имения Ганевичи с жителем Черехов Матеем Лисом в хозяйство последнего перешел ее сын от первого брака Емельян Масловский, который по достижении совершеннолетия основал собственную семью в этой деревне.

Новый владелец Красного Бора и Ганевич К. Чудовский между 1826 и 1834 гг. переселил (или позволил переселиться) четырем семьям и трем одиночкам (всего 16 человек) из первого имения во второе, причем в одном случае это произошло вследствие брака уроженца Кореньщины с девушкой из Ганевич. В число дворовых людей при своей усадьбе в Красном Бору в 1830 г. он перевел 4 мужчин из другого своего имения, расположенного в Мстиславском уезде на востоке Беларуси. Один из них, вероятно, был уже женат, второй женился позднее на вдове. Потомства никто из них не оставил. Несколько семей и одиночек в момент ревизии 1834 г. находились на временной службе в других имениях, но впоследствии вернулись назад.

В 1840-е гг. еще 5 семей и одиночка (20 человек) перебрались в имение Ганевичи, причем главы четырех из этих семей были к тому времени женаты на его уроженках, а пятая семья (Бенедикта Лиса) в полном составе в 1850-е гг. вернулась в Красный Бор. Два человека из других семей также вернулись затем назад. Кроме того, из Ганевич в деревню Михалковичи в 1840-е гг. перешли Павел Адамович и Федор Анискович (оба — в качестве примаков в хозяйства своих невест), а в число дворовых — 3 неполные семьи (дети и, возможно, вдовы Казимира Колковского, Адама и Иосифа Воронько), а также Яков Кункевич. В 1848 г. из Ганевич в Громницу перешел в примаки Василий Масловский, вместе с которым поселился и его неженатый брат Николай.

Помимо этих санкционированных перемещений в конце 1790-х — 1800-е гг. из имения бежали четверо мужчин и одна семья — Станислав Церла с женой и взрослым сыном. В 1811–1812 гг. бежали еще двое мужчин, в 1818 г. — один (вероятно, вместе с женой). В 1820-е гг. и, возможно, в начале 1830-х (до ревизии 1834 г.) бежали 5 мужчин, замужняя женщина, девушка и одна брачная пара. В 1840-е гг. зафиксировано бегство еще 11 человек (5 мужчин и 6 женщин, все поодиночке), между 1854 и 1858 гг. — еще 20 (11 мужчин и 9 женщин). Общее число бежавших за эти годы составляет не менее 49 человек.

Новым, неизвестным в период Великого Княжества Литовского фактором убыли населения стала рекрутская повинность. Отныне все мужское население в возрасте от 19 до 35 лет (в кореньской популяции на призывной возраст приходилось около 150 мужчин) попадало в разряд военнообязанных, и при объявлении очередного набора (проводившегося, как правило, раз в 2–3 года) любой его представитель рисковал быть мобилизованным на 25-летнюю воинскую службу (даже этот огромный срок был введен лишь в 1793 г., ранее воинская служба была пожизненной). В психологическом плане вероятность попасть под набор означала постоянную угрозу, тем более неприятную, что она была новой и непривычной. О восприятии рекрутской повинности даже издавна привыкшим к нему населением России свидетельствуют известные строки Н. Некрасова: И ужас народа при слове «набор» подобен был ужасу казни.

Риск попасть в число рекрутов для конкретного индивида был поначалу не очень велик. При первом после присоединения наборе 1797 г. одного рекрута брали с 900 ревизских душ, в 1802 г. — с 500 душ. При следующих наборах рекруты постоянно исчислялись из расчета на 500 душ. В 1805 г. в связи с начавшимся участием России в наполеоновских войнах с 500 душ набирали 4 рекрутов, в 1807 г. — 5, в 1811 — 7, в 1812 г. — 2. Практически всем призванным в эти годы довелось вынести на своих плечах войны с Францией, включая и кампанию 1812 г. Затем в 1813 г. взяли еще по 13 рекрутов с 500 душ, и им пришлось участвовать в завершающем этапе этих войн на территории Западной Европы. Из тех, чей призывной возраст пришелся на этот отрезок, в рекруты угодил в итоге каждый пятый. Из жителей Кореньщины с 1797 по 1811 г. в рекруты были отданы 38 человек, еще четверо — в 1812 г. и 24 — в 1813 г.

В последующие годы брали обычно по 1–2 рекрута с 500 душ. До ревизии 1834 г. с территории Кореньщины были взяты 40 рекрутов, затем по 1840 г. включительно — еще 15. С 1834 г. срок воинской службы понижен до 20 лет, и к этому времени смогли вернуться домой те немногие, кто выжил из наборов 1807–1813 гг. Из них достоверно известно о шестерых. Из набора 1812 г. вернулись Семен Иванов Долинский (1789 г. рожд.) и Иосиф Николаев Зелянин (ок. 1791 г. рожд.), из набора 1813 г. — Михаил Казимиров Балцевич (1788 г. рожд.), Станислав Васильев Вашкевич (ок. 1785 г. рожд.), Иван Семенов Шульгович (1783 г. рожд.) и Казимир Юрьев Лемеш (ок. 1790 г. рожд.). Зелянин, Балцевич, Вашкевич и Шульгович к моменту набора были уже женаты, трое из них не застали жен в живых. О Михаиле Балцевиче есть лишь одно известие — в декабре 1829 г. он зафиксирован крестным отцом при рождении ребенка, при этом назван солдатом Белостоцкого пехотного полка (не исключено, что к тому моменту он вернулся не окончательно, а лишь был отпущен на побывку). Пятеро остальных в дальнейшем женились, а Долинский и Зелянин — даже по 2 раза, у Долинского и Лемеша рождались дети.

Через несколько лет вернулся со службы младший брат Иосифа Зелянина Антон (1793 г. рожд.), отданный в рекруты после 1816 г. Он единственный застал дома жену, с которой обвенчался в 1815 г. Немного позднее был призван холостой Иосиф Юрьев Лис (ок. 1798 г. рожд.), который после возвращения со службы женился в 1841 г.

В 1840-е — 1850-е гг. норма набора рекрутов исчислялась с 1000 душ. В 1846 г. из такого количества мужчин призывались 2 человека, в 1847 г. — 7, в 1849 — 8, в 1850 и 1852 гг. — по 7, во время Крымской войны в 1854 и 1855 гг. осуществлено по два набора — 9, 10, 12 и 10 человек. На Кореньщине с 1841 по 1855 г. в рекруты отданы 50 человек, из них 20 — в годы Крымской войны. Срок службы с 1856 г. был понижен до 15 лет. В это время вернулись трое жителей Кореньщины: Ефим Касперов Можальский (1814 г. рожд.), отданный в рекруты в 1835 г., Иван Филипов Балцевич (1815 г. рожд.), отданный в 1841 г., и Рафал Андреев Романович (1826 г. рожд.). Последний призывался в 1850 г. и, видимо, участвовал в Крымской войне — он вернулся без руки. Все трое ушли на службу холостыми и женились после возвращения, все имели детей.

Всего за 60 лет с территории Кореньщины были взяты 170 рекрутов, вернулись 10 из них. До отдачи в рекруты женились 60 человек, т. е. их семьи оказались разрушенными.


[1] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10751.

[2] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10772.

[3] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10754.

[4] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10752.

[5] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10753.

[6] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10755.

[7] ОРБАНЛ. Ф. 43. Оп. 1. Ед. хр. 10757.

[8] НИАБ. Ф. 937. Оп. 4. Ед. хр. 28.

[9] НИАБ. Ф. 937. Оп. 4. Ед. хр. 58. Л. 165 об.

[10] Эта фамилия неоднократно упоминается в метрических записях Гайненского костела начиная уже с 1710-х гг., причем некоторые из Черепанов названы греко-униатами: НИАБ. Ф. 937. Оп. 4. Ед. хр. 28.

[11] По всей видимости, этот род не имеет ничего общего с семьей, известной в Жирблевичах с 1740 г. и носившей схожую фамилию — Жукович (как вариант — Шаповал). В дальнейшем фамилия Жуковские закрепилась за представителями обоих родов, но изначально они явно имели разное происхождение.

[12] Спиридонов М. Ф. Закрепощение крестьянства Беларуси (XV—XVI вв.). — Мн., 1993. С. 131.

[13] Атлас Могилевской губернии за 1777 г. НИАБ. Ф. 120. Оп. 1. Ед. хр. 2661. Л. 6об.